Через костры и пытки - [11]

В те годы Парижский университет был самым знаменитым из всех университетов Европы. Сюда съезжались известные богословы, чтобы высказать друг другу свои мысли, провести диспут. Здесь читали лекции самые именитые теологи, и поэтому в Париж устремлялись многие тысячи слушателей, чтобы увидеть и послушать ученых мужей.

Просьба брата Роджера не удивила генерала ордена, предшественника Бонавентуры. Что ж, если любознательный монах желает пополнить знания, познакомиться с виднейшими христианскими богословами, подобное стремление следует поощрять. Церкви, и францисканскому ордену в частности, нужны люди, досконально знающие христианское вероучение, умеющие вступить в ученый диспут, отстоять свою веру от нападок разного рода толкователей священного писания, впадающих в ересь.

А такое случалось. Не часто, но случалось. Находились люди, которые были заражены еретическим учением арабского философа Аверроэса, доказывавшего вечность и несотворимость материи и отрицавшего бессмертие души. Поразительно, что взгляды Аверроэса, исповедовавшего мусульманскую веру, разделяли и некоторые христиане.

Церковь должна была принять решительные меры, чтобы пресечь распространение еретических суждений. В начале XIII столетия церковный суд в Париже предал сожжению десять священнослужителей, разделявших крамольное учение Аверроэса. Это, казалось, должно было устрашить еретиков. Но к сожалению, они не перевелись, и церковникам приходилось быть все время начеку, чтобы не допустить дальнейшего распространения ереси.

Да, церкви нужны были люди, умеющие отстоять христианские догматы. Потому руководители ордена и благословили брата Роджера на поездку в Париж. Но едва монах, высказав слова благодарности, покинул покои генерала, тот отдал распоряжение зорко следить за братом Роджером и доносить о его поведении. С этой минуты монах оказался под неусыпным оком шпионов, следивших за каждым его шагом.

Вскоре генерал ордена стал получать сведения о поведении брата Роджера. Ему сообщали, что по прибытии в Париж он с головой окунулся в университетскую жизнь: не пропускал ни одной лекции, посещал богословские диспуты, все свободное время проводил в библиотеке, где штудировал труды древних философов и современных теологов. В общем, он проявлял рвение в учебе, что вызвало похвалу тех, кто возлагал на него надежды.

Однако доносили генералу ордена и иное, что заставило его насторожиться. Брат Роджер порой начинал вести такие речи, которые можно было услышать лишь из уст самых дерзких еретиков и вольнодумцев. Диспуты богословов он не раз называл словоблудием. Речи духовных отцов, заявлял он, не стоят и жалкого гроша, ибо в них есть лишь словесная шелуха и нет никакой сердцевины.

За такие речи дерзкого монаха можно было бы и призвать к ответу. Но генерал ордена не стал прибегать к крайним мерам. Брат Роджер ему положительно нравился: он умен, образован, усерден, любознателен. Таких немного было среди монастырской братии.

Что же касается его вольных взглядов, то они с годами выветрятся — в этом генерал был уверен. Если же нет, то к крайним мерам можно прибегнуть всегда…

Все же, когда брат Роджер вернулся из Парижа, генерал ордена сделал ему внушение, что членам францисканского братства не пристало выступать с речами, которые могут смутить умы людей. Это брату Роджеру следует запомнить на всю жизнь, если он не желает, чтобы к нему были применены крайние меры. А что это такое, он должен знать. В Париже он видел, как возводили на костры еретиков, посмевших усомниться в истинности учения святой церкви.

Генерал ордена говорил, а монах, стоявший перед ним, молчал, опустив голову.

Генерал в упор смотрел на него.

— Ты понял, сын мой? Ты все понял? — настойчиво говорил генерал ордена. — А теперь ступай и свято выполняй свою миссию служения господу.

И вот опять брат Роджер. Он не внял предупреждениям. Теперь его имя связано с монастырской башней, о которой ходят самые невероятные слухи.

И снова брат Роджер стоит перед генералом ордена. Теперь это место занимает Бонавентура, молодой, но уже широко известный в католическом мире богослов, ведущий, как говорят, аскетический образ жизни, ревностно служащий господу. Он требователен к себе и другим, и тон генерала далеко не снисходительный. В его покоях шли совсем иные разговоры, чем те, которые доводилось вести Бэкону с предшественником Бонавентуры.

Брат Роджер пытался оправдываться, говорил, что в башне не занимался ничем предосудительным. Он проводил физические опыты, занимался алхимией. Но разве это богопротивное дело?

Бонавентура словно не слышал доводов монаха. Физические опыты? А к чему они члену братства? Алхимия? Разве помогает она прославлять величие божие?

Он сам учился в Парижском университете, а затем был в нем профессором богословия. Едва ли кто-либо в ту пору мог сравниться с ним в знании христианской догматики. Генерал был совсем не похож на тех руководящих лиц в францисканском братстве, которые считали невежество чуть ли не главной добродетелью. Он скептически относился к схоластическим спорам философов, отнюдь не осуждал стремления к познанию. Однако считал своим долгом предостеречь своих собратьев от заблуждений. Познание не нуждается в опыте, ибо знание достигается без помощи чувств, а лишь через мистическое созерцание, через слияние с божеством. Ведь только в боге заключена высшая истина.