Череп императора - [53]

Одежда — вплоть до трусов — осталась в гостиной, брошенная рядом с диваном, на котором спала Анжелика. Будить ее, спящую красавицу, не хотелось. В прихожей я снял с вешалки джинсовую куртку, болтавшуюся там с самого лета, ежась от холода, натянул ее прямо на голое тело и прошлепал в ванную.

По ходу умывания я еще пару раз приложился к холодной воде, так что когда вернулся на кухню, чувствовал себя уже вполне нормальным человеком. Плюхнулся на диван и с сомнением глянул на лежащую на столе растрепанную пачку «Лаки Страйк». Первая сигарета с утра, да еще после серьезной вечеринки — дело нешуточное. Прямо скажем — чреватое. Впрочем, на этот раз чувствовал я себя значительно лучше, чем обычно в таких ситуациях, и сигарету все-таки закурил.

— Привет зубрам отечественной журналистики, — раздалось из дверей в кухню.

Она стояла, опираясь о дверной косяк. Насколько я мог видеть — абсолютно голая под простыней, в которую была закутана. Что, впрочем, практически ничего не скрывало. Была Анжелика только-только проснувшейся и слегка опухшей. Но от этого ничуть не менее красивой. По щекам трогательно размазана тушь — совсем немного, белобрысая грива спутана, губы распухли от поцелуев. От моих поцелуев.

— Привет, красотка. Иди, поцелую.

— Ха! Еще чего! Нашел тоже время заигрывать…

— Назови дату, когда тебе удобно.

— Август следующего года, — фыркнула Анжелика. — Ты бы лучше брюки надел, ловелас. И поставь чайник. Надеюсь, кофе в этом твоем притоне имеется? Имей в виду, я пью черный, без сахара.

— Без сахара же невкусно, — начал было я, но Анжелика уже развернулась, сверкнув аппетитной ягодицей, и исчезла в ванной. Я поставил чайник и пошел надевать брюки.

В комнате пахло ею. Не ее духами, не дезодорантом и не лаком для волос. Просто ею. Прислушавшись к тому, как Анжелика плещется под душем, я, немного смущаясь себя самого, ткнулся носом в подушку и глубоко втянул в себя воздух. Всегда, столько, сколько я живу в этой квартире, пахло здесь лишь сигаретами, пролитым мимо стакана алкоголем, тоской и плохо приготовленной пищей. И уже сто лет здесь не пахло женщиной. Тем более такой женщиной. А теперь вот пахло, и отчего-то этот факт несказанно меня радовал.

Я не торопясь оторвался от подушки, натянул брюки, закурил новую сигарету и вышел на балкон.

Странное дело — дождя, к которому я за несколько последних недель успел даже привыкнуть, почти не было. Так, слегка моросило, не более того. Даже небо не нависало уже над самой головой, грозя оцарапать макушку, а, как и положено приличному небу, равномерно серело в вышине. Осень словно выдохлась, и на какое-то мгновение у меня даже возникло чувство, что сейчас и не осень вовсе, а самое начало весны. Скажем, апрель.

Апрель… Я пустил колечко и попытался вспомнить — а чем это я занимался в апреле сего года? Вспоминалось с трудом. Пить-то я, понятное дело, пил, но вот где? С кем? Перед глазами возникали какие-то странные лица, стены полуподвальных помещений… Ни с того ни с сего вспомнился вдруг мужик, угрожавший пырнуть меня ножом прямо в редакции, если я тут же, при нем, не отдам распоряжения публиковать его, мужика, ответ на мой собственный материал — совершенно, между прочим, правдивый… Нет, ни хрена не помню. Весна, называется. Время цветения и надежд. Словно и не было ничего.

Почему-то эта последняя мысль оставила меня совершенно равнодушным. Ну, не было и не было. Не покидало ощущение того, что теперь все изменится. В лучшую сторону. После чего все прошлые проблемы покажутся просто смешными.

— Чего застрял? Пошли кофе пить. — Анжелика неслышно подошла ко мне сзади и обняла за плечи. Пахло от нее душем и чистым женским телом. Уютным, своим, желанным. На секунду у меня даже закружилось голова и в ушах зашумело что-то давным-давно забытое.

— Так сразу и «кофе пить»? Кофе вреден. Стою вот здесь и думаю — может, мне удастся в этой квартире кого-нибудь соблазнить, как думаешь?

— Как же, удастся тебе!.. — захихикала Анжелика.

— Не понимаю, чего здесь смешного? Я к тебе с серьезным предложением, а ты?

Я попытался обернуться, но она крепко прижимала меня к себе и не пускала. Я чувствовал, как упирается в спину ее упругая грудь.

— Между прочим, — сказал я, — нас, журналистов, девушки любят, долго их уговаривать не приходится.

— Да и как вас не любить, — сказала Анжелика. — Вы ведь такие славные парни. Иногда даже бываете трезвыми.

— Грубые инсинуации, — ответил я, и мы пошли на кухню.

Мы сидели на диване и пили ароматный кофе из кофеварки. После второй чашки Анжелика покачала головой и, долив в стакан остатки водки, залпом выпила. «Башка болит», — объяснила она. Мне, вопреки обыкновению, ни допивать водку, ни отпиваться пивом не хотелось. Хотелось одного — чтобы это утро продолжалось неделю. А лучше — полгода. Кофеварка пыхтела, плевалась и распространяла по кухне запахи Бразилии, а я сидел и любовался тем, как Анжелика, словно ребенок, вытягивает губы и дует на обжигающий кофе.

По большому счету, я сам себя не узнавал. Ни с одной девушкой из тех, что побывали в этой квартире за последние пару лет, я не сидел вот так вот с утра и не гонял кофеи. Это было мое, только мое. Обычно я вставал и тут же, без пауз, начинал маяться желанием как можно скорее избавиться от свалившихся мне на больную голову партнерш. По возможности навсегда. Они болтались по квартире и рассказывали, как им здесь нравится, а я не чувствовал ничего, кроме неудобства и глупого раздражения. Иногда у меня чесались руки просто взять за шкирку и выкинуть их на лестницу. И только после того, как они наконец отчаливали, я шел наконец на кухню, ставил кофеварку и потихоньку приходил в себя. Моя кухня — моя крепость. Посторонним вход воспрещен.