Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [81]

В качестве последнего победного «ура» Черчилль в конце третьего тома вспоминает о своем триумфальном обращении к трем тысячам британских и американских солдат в огромном римском амфитеатре в Карфагене возле Туниса: «Аудитория рукоплескала и ликовала так же самозабвенно, как их предшественники две тысячи лет назад, наблюдавшие за поединком гладиаторов»[958].

«Том V: Кольцо смыкается», «Том VI: Триумф и трагедия»

Не все военные лидеры способны проницательно проанализировать свои войны. Они знают, что сделали, но не всегда понимают, почему произошли те или иные события и как сложились воедино фрагменты войны. Черчилль, наоборот, прекрасно решал эту задачу на самом высоком уровне. Он был заворожен работой механизма войны и, пожалуй, глубже любого лидера в истории XX в. понимал таинственное искусство создания того, что в пятом томе назвал «общей гармонией военных усилий, обеспечиваемой подгонкой всех элементов»[959].

Эта особенность оживляет рассказ Черчилля о масштабной сложной подготовке к высадке десанта в Нормандии, ставшей кульминацией войны на западе Европы, а также и его мемуаров. Это последний эпизод, когда его душа ощущается в повествовании, но и тогда накал эмоций достигает лишь малой доли пережитого им в 1939–1941 гг., еще раз свидетельствуя, что к моменту десантирования в Нормандии американцы доминировали.

В начале 1944 г. его занимают самые разные вопросы – от стратегических (как обращаться с де Голлем?) до тактических (как помешать немецким подводным лодкам топить военные конвои, пересекающие Ла-Манш?) и личных (должны ли Черчилль и король Георг лично наблюдать за высадкой десанта союзников?) Как он сказал, выступая в палате общин в день высадки: «Эта масштабная операция, безусловно, является самой сложной из всех, что когда-либо осуществлялись. В ней сходятся течения, ветер, волны, видимость как с воздуха, так и с моря и объединенное участие сухопутных, воздушных и морских сил при теснейшем взаимодействии и в условиях, которые не были и не могли быть полностью спрогнозированы»[960].

С этого момента воздействие воспоминаний на читателей заметно ослабевает. В середине 1950-х гг. Малкольм Маггеридж, руководивший выпуском пятого тома мемуаров в виде цикла публикаций в The Daily Telegraph, поехал в загородный дом Черчилля, Чартуэлл, обсудить ряд мелких проблем. Он заметил, что великому человеку некомфортно, и, как он записал в своем дневнике, быстро понял, что эта неловкость имеет намного более серьезную, чем кажется, скрытую причину.

Проблема с его мемуарами и причина столь сильного его напряжения состояла в том, что в действительности он потерял к ним интерес и просто соединил массу документов, которые написал во время войны. Американцы, заплатившие огромные деньги за права на цикл статей и книги, выразили протест. В ходе переговоров всплыло, что некоторые главы вообще были написаны не им, и я подозреваю, что его вклад чрезвычайно мал[961].

В шестом томе, охватывающем конец войны в Европе, но не на Тихом океане, происходит необычный сдвиг: Черчилль становится в меньшей степени автором и в большей степени темой. Значительная часть этого последнего тома была вчерне написана командой, которая несколько лет помогала ему работать над мемуарами. К моменту их окончания Черчилль снова оказался занят, поскольку в октябре 1951 г. начался его ничем не выдающийся второй срок в должности премьер-министра. Вдобавок ко всему, в феврале 1952 г. он перенес малый инсульт и еще один, весьма серьезный, в июне 1953 г.

То, что стало в результате шестым томом, «все еще было книгой Черчилля», заключает Рейнолдс, изучавший его мемуары: «Пусть он не написал бо́льшую часть слов, он однозначно определял общую атмосферу и решал, когда они будут опубликованы – и даже будут ли вообще»[962].

Особенную осторожность Черчиллю пришлось проявить в отношении острой критики, которой он подвергал действия генерала Эйзенхауэра в период окончания войны в Европе, поскольку к моменту выхода книги Айк стал президентом США. Черчилль признался секретарю, что был вынужден выбросить часть написанного: «Он уже не мог без купюр рассказывать, как Соединенные Штаты, в угоду русским, отдали обширные территории, которые оккупировали, и с каким подозрением относились к его призывам проявлять осторожность»[963]. Книга вышла неплохая, но отличающаяся от пяти предшествующих. Она больше опирается на документы того времени, связывая их с помощью кратких пояснений. Часто официальные письма разделяет всего одно предложение, например «в тот же день я протелеграфировал Сталину» или «в тот день произошло следующее»[964].

За исключением восхищения высадкой десанта союзников, тон повествования становится все более безрадостным. Больше всего в этой заключительной книге воспоминаний удивляет ее заразительная печаль. Как ни странно, приближение победы было для Черчилля «самым несчастливым временем»[965]. Черчилль видел будущее и боялся его.

Истина заключается в том, что в конце войны и после нее Черчилль был не в форме. Все труднее было игнорировать очевидные признаки упадка Британии. Публичные речи Черчилля в этот период «грозили выродиться в пустую трескотню»