Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [47]

. Неизвестно, что он сказал Рузвельту о пристрастии Черчилля к выпивке, но характеристика «ясный взгляд» в его описании, возможно, косвенно отвечает на этот вопрос.

Британцы, за исключением Черчилля, относились к американцам, скорее, покровительственно. Типичный отзыв принадлежит сэру Александру Кадогану, дипломату высокого ранга в Министерстве иностранных дел, который после встречи с Хопкинсом записал в дневнике: «Выглядит простым и славным»[546]. В корне ошибочная характеристика, причем данная человеком, профессия которого требует умения оценивать официальных иностранных гостей!

Следующие два года Хопкинс будет оставаться главным связующим звеном между Черчиллем и Рузвельтом, фактически негласным министром иностранных дел при президенте. Во время первой поездки в Британию он пробыл там почти месяц, вдвое дольше, чем планировалось, и провел с Черчиллем двенадцать вечеров. Под конец визита Хопкинс обедал с Черчиллем и его ближайшим окружением в ресторане гостиницы Station Hotel в Глазго.

За обедом Хопкинс встал и сказал: «Я полагаю, вы хотите знать, что я собираюсь сообщить президенту Рузвельту по возвращении»[547]. Действительно, присутствующие очень этого хотели. Хопкинс сказал, что дальнейший курс англо-американских отношений он предложит президенту с помощью Библии, и почти шепотом процитировал «Книгу Руфи» (1:16): «…куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом» (опустив следующий стих, «и где ты умрешь, там и я умру»). Черчилль ответил слезами благодарности.

Примерно в это время американцы твердо решили держаться стратегии «сначала Европа»[548]: если Соединенные Штаты вступят в войну, то главным врагом будет Германия, а не Япония, и большинство ресурсов должно будет направляться через Атлантику. Для Черчилля это было, вероятно, самое важное решение американцев во Второй мировой войне.

Сойдя в Нью-Йорке с самолета компании Pan Am, Хопкинс заявил репортерам: «Могу сказать одно: я не думаю, что Гитлер сможет одолеть этих людей»[549]. Он во многом устранил ущерб, который нанес англо-американским отношениям посол Кеннеди.

Тем не менее манипулирование продолжалось. В феврале 1941 г. Черчилль заверил американцев, будто от них требуются лишь ресурсы: оружие, танки, самолеты, корабли, еда, топливо и деньги[550]. Его знаменитое обращение к американцам «Дайте нам инструменты, и мы сделаем дело» вызывало симпатии– в этих словах была готовность к труду, скромность и кажущаяся простота.

Однако эта искусная риторика была лукавством. «Как бравировал Черчилль во время выступления!» – записал в дневнике американский военный атташе Рэймонд Ли, к тому времени бригадный генерал[551] и один из самых пробритански настроенных сотрудников американского посольства на тот момент. Историк Ричард Той пришел к выводу, что Черчилль почти наверняка знал: чтобы закончить войну, потребуются не только богатства Америки, но и ее люди[552]. Британская объединенная группа планирования в июне 1941 г. пришла к заключению: «Активные военные действия Соединенных Штатов будут иметь принципиальное значение для успешного ведения и завершения войны»[553]. Иными словами, для достижения цели Черчиллю нужны были не только инструменты, ему был нужен весь человеческий и промышленный потенциал Соединенных Штатов, – и он это знал. Но не мог сказать.

Глава 8 Черчилль, Оруэлл и классовая борьба в Британии 1941 г.

Следя за битвой за Британию и последовавшим за ней «Блицем», Джордж Оруэлл не допускал мысли, что люфтваффе удастся вынудить Британию капитулировать. «Кажется невероятным, что воздушными налетами можно выиграть большую войну» – писал он[554]. Для самого Оруэлла война складывалась во многих отношениях не слишком удачно. «Меня не хотят брать в армию, по крайней мере, сейчас, из-за моих легких», – жаловался он другу[555]. Неудивительно: по результатам медосмотра 1938 г.,[556] при росте 187,5 см Оруэлл весил всего 72 кг, а рентгеновский снимок показал затемнения в легких. Несмотря на это и на ранение в шею, он по-прежнему много курил, причем крепкие самокрутки. Ему опять не повезло при попытке устроиться в отдел связей с общественностью министерства авиации[557]. Его жена между тем работала в правительственной службе цензуры.

Будь у Оруэлла более крепкое здоровье, он, вероятно, стал бы великим военным корреспондентом, «британским Эрни Пайлом»[558], но лучше чувствующим боевые действия и стремящимся рассказывать о войне голые факты, не смягчая их, как иногда делал Пайл.

Он считал, что может и должен больше помогать фронту, но не знал, как это сделать. «Ужасно чувствовать себя бесполезным и в то же время видеть недоумков и профашистов на важных должностях», – сетовал он другу[559]. Одним из свидетельств его разочарования является то, что однажды он ходил по Лондону и срывал просоветские плакаты. «В нормальные времена, – признался он своему дневнику, – не в моем характере писать на стенах или портить написанное другими»[560].

Существенно то, что война на несколько лет отбила у Оруэлла желание писать беллетристику. Последний слабый роман «Глотнуть воздуха» вышел в 1939 г., «Скотный двор», начатый в конце 1943 г., появился лишь с окончанием войны в Европе в 1945 г. Однако, как и в Черчилля, война вдохнула в Оруэлла новые силы. За один лишь 1940 г. он написал больше сотни статей, эссе и обзоров