Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [46]

Появление Хопкинса

Даже после того, как Черчилль добился вступления Британии в войну, он уделял много времени обхаживанию американцев и особенно нейтрализации влияния Кеннеди и других правых изоляционистов.

Сначала он не мог найти верный тон. Его первые обращения к американцам временами звучат елейно, например в двух предложениях новогоднего поздравления, направленного Рузвельту в начале 1941 г.

Сейчас, когда в снежной круговерти начинается новый год, я считаю своим долгом от имени британского правительства и всей Британской империи сказать Вам, мистер Президент, с каким искренним чувством благодарности и восхищения мы восприняли памятное заявление, с которым Вы в минувшее воскресенье обратились к американскому народу и сторонникам свободы на всех континентах. Мы не знаем, что нас ожидает, но с этим призывом к действию мы должны шагать вперед, воодушевленные, укрепившиеся духом, с уверенностью, высказанной Вами, что в конце концов у англоязычных людей и всех, кто разделяет их идеалы, все будет хорошо[537].

Рузвельт хотел знать больше о том, кто такой Черчилль на самом деле, и в январе 1941 г. отправил в Лондон Гарри Хопкинса в качестве своего полномочного представителя[538]. Бывший социальный работник[539], самый доверенный советник Рузвельта, Хопкинс получил задание оценить Черчилля как потенциального союзника в войне. Хопкинс настолько «врос» в жизнь президента, что переехал в Белый дом и ночевал в бывшем кабинете Авраама Линкольна, где тот подписал Декларацию независимости. Хопкинс был любителем триктрака и карточных игр (покера, кункена, бриджа), а также, несмотря на болезнь, часто выбирался из дома на ипподром, где предпочитал ставить два доллара на лошадей со слабыми шансами.

Со стороны Рузвельта выбрать больного раком, страшно исхудалого Хопкинса (ему оставалось жить несколько лет), к тому же с глубоким скепсисом относившегося к аристократическим замашкам и неумолкающей риторике, означало поставить перед Черчиллем трудную задачу. Частью задания Хопкинса в январе 1941 г. было установить, действительно ли Черчилль «непостоянен»[540] и «половину времени пьян», как считал кое-кто в Вашингтоне.

Воспользовавшись услугами новой компании Pan American Clipper[541], Хопкинс перелетел на гидросамолете из Нью-Йорка на Бермуды, оттуда на Азорские острова и, наконец, приводнившись на р. Тежу в Лиссабоне, откуда вылетел рейсом British Overseas Airways в английский Пул. Его встретил Брендан Брекен[542], советник Черчилля, являвшийся для него тем же, что и Хопкинс для Рузвельта. Это сразу показало, что миссия Хопкинса понята. Несмотря на свои левые взгляды, он пересек океан не для того, чтобы изучать тонкости социал-демократии или усовершенствования столовых для нуждающихся. Он прибыл для участия в военном совете о том, как помочь Англии (и Черчиллю) выжить.

Хопкинсу не понадобилось много времени, чтобы восстановить силы после путешествия. На следующий день его препроводили на ланч с Черчиллем. «Появился круглый, улыбающийся, краснолицый господин, протягивая пухлую руку для твердого, однако, рукопожатия, и приветствовал меня в Англии, – сообщал Хопкинс президенту. Он писал свои послания, пользуясь писчими принадлежностями отеля «Кларидж» и отправляя их в Белый дом с курьером. – Общее впечатление: короткий черный пиджак, брюки в полоску, умный взгляд и вкрадчивый голос»[543].

За супом, холодной говядиной и салатом Хопкинс откровенно сказал премьер-министру, что в Соединенных Штатах не вполне доверяют британцам, включая Черчилля. «Я сказал ему, что в некоторых кругах полагают, что он, Черчилль, не любит Америку, американцев и Рузвельта, – отчитался Хопкинс президенту. – Это подвигло его на едкие, но довольно принужденные нападки на посла Кеннеди, которого он считает виноватым в таком впечатлении».

Черчилль ответил Хопкинсу тем, что, по его мнению, американцы хотели услышать, расписав прелести пасторальной Англии.

Мы не стремимся к богатству, не стремимся к территориальным приобретениям, мы стремимся лишь к праву человека быть свободным; мы стремимся к его праву почитать своего бога, жить так, как он хочет, не опасаясь гонений. Когда скромный труженик возвращается с работы, окончив дневные труды, и видит дымок над крышей своего коттеджа в чистом вечернем небе, мы хотим, чтобы он знал: «тук-тук-тук» [тут он постучал по столу] тайной полиции в его дверь не помешает его отдыху и не нарушит его покоя[544].

Это было классическое черчиллевское плетение словес.

Хопкинс, искушенный политический деятель, видел, когда ему скармливают наживку. Когда Черчилль спросил, как отнесся бы президент к его рассуждениям, Хопкинс процедил в духе Джона Уэйна из вестерна 1930-х гг.: «Ну, мистер премьер-министр, думаю, президент не дал бы и цента за всю эту туфту. Видите ли, для нас важно только, чтобы с этим сукиным сыном Гитлером было покончено». Черчилль громко рассмеялся. Это был самый подходящий ответ, отвечавший его собственным задушевным чувствам и надеждам.

Кончилось тем, что они проговорили несколько часов. Хопкинс доложил президенту, что ушел со встречи, убежденный в ложности сообщения о нелюбви Черчилля к американцам и Рузвельту. «Это просто чушь», – писал он