Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [26]

 – Рабочей партией марксистского единства. Это была крайне левая фракция, разумеется, оппозиционная франкистскому фашизму, но в политическом отношении отличавшаяся прежде всего антисталинизмом. Она стояла на расплывчато троцкистских позициях в то время, когда Троцкий представлял смертельную угрозу для советской картины мира, притягивая к себе социалистов, не являвшихся сталинистами. По этой причине он стал парией для Испанской коммунистической партии, находившейся под контролем Советов. В Каталонии только газета ПОУМ критиковала показательные процессы[295], начавшиеся в Москве летом 1936 г., когда Сталин покончил с большинством бывших товарищей-большевиков.

Присоединяться к ПОУМ было опасно – намного опаснее, чем казалось Оруэллу, – зато он получил идеальную позицию для наблюдения, с высоты которой охватил взглядом великий идеологический кризис своей эпохи. Оруэлл не мог знать, что НКВД, советская разведслужба,[296] глубоко вовлеченная в ситуацию в Испании, уже обратила на ПОУМ безжалостный взгляд. Александр Орлов, глава советской разведки в Испании, тремя месяцами ранее заверил свое руководство, что, если и когда это понадобится, «троцкистская организация ПОУМ легко может быть ликвидирована»[297]. Весной 1937 г. фракция была разогнана, Оруэлл с товарищами получили клеймо предателей.

Оказавшись в окопах, он заметил, что за ним следует собака с написанными или выжженными на боку буквами ПОУМ[298]. Возможно, вид этого политизированного животного привел его к замыслу книги о свиньях-сталинистах, которую он напишет семь лет спустя. Более того, в более поздние годы он заведет черного пуделя, которому даст кличку Маркс[299] – в честь кинокомика Граучо или Карла, остается неясным.

Обжившись на фронте, Оруэлл жаловался, как всегда жалуются солдаты: «Ничего не происходит, никогда ничего не происходит»[300]. Его подразделение имело приказ сообщать о звоне церковных колоколов, потому что войска националистов служили католическую мессу, прежде чем пойти в серьезную атаку. Информации о том, действительно ли это предупреждало о планах врага, не сохранилось.

Солдатом он был «очень умелым»[301], вспоминал другой британский доброволец Стэффорд Коттман. Учитывая опыт полицейской службы в Бирме, Оруэлла почти сразу назначили командиром отделения из двенадцати человек. Он строго следил, чтобы винтовки его солдат всегда были вычищенными и смазанными, а также предпринимал вылазки на нейтральную полосу между линиями укреплений воюющих сторон – собирать картофель[302]. Лишь раз он нарушил дисциплину, застрелив крысу, из-за чего его товарищи решили, что их атакуют. Эдвардс, лидер британских добровольцев в этом краю, вспоминавший, что Оруэлл испытывал навязчивый страх перед грызунами, которые по ночам объедали их ботинки, с некоторым раздражением описывал один случай: «Все было тихо, как вдруг раздается ужасный грохот. Это был Оруэлл. Он застрелил крысу в своем блиндаже. Звук выстрела разнесся по всему участку фронта, и фашисты решили, что началась атака, знаете ли. В нас полетели снаряды, двинулись бомбардировщики. Они разнесли нашу столовую, наши автомобили, все разнесли. Очень дорогой получился выстрел в крысу»[303].

Бо́льшую часть времени на участке фронта, где находился Оруэлл, было затишье, даже застой, так что он подумывал отправиться на юг к Мадриду и вступить в Интернациональную бригаду. Эдвардс его отговорил, сказав, что политрук бригады казнит бойцов с «троцкистским уклоном»[304].

В феврале 1937 г. жена Оруэлла Эйлин приехала в Барселону и поступила на работу в группу Независимой рабочей партии (ILP), отколовшейся от лейбористов. Она нашла номер в отеле «Континенталь» на главной улице Рамбла, всего в нескольких шагах от канцелярии ПОУМ. В середине марта она поехала на фронт навестить мужа и в письме его литературному агенту сообщила: «Мне разрешили провести в окопах на линии фронта весь день. Фашисты стреляли из легких орудий и довольно много из пулеметов»[305]. В письме матери она умолчала об обстрелах, заметив только: «Я в полном восторге, что оказалась на фронте».

В карауле Оруэлл коротал время в мечтах о том, как получит увольнительную и съездит на море с Эйлин. «Как мы тогда отдохнем!»[306] – писал он ей. Он также питал надежды «скоро порыбачить» – это было одно из любимых его занятий. В конце апреля, через 115 дней пребывания на передовой, Оруэлл действительно получил возможность съездить в Барселону. Среди прочего, он мечтал о полной дезинсекции и горячей ванне.

Однако вожделенного отпуска на морском берегу не получилось. Оруэлл оказался совсем в другом городе, откуда «исчезла революционная атмосфера»[307]. Он также с удивлением заметил, что, пока сам он на фронте терпел плохое снабжение, республиканские офицеры фланировали по городу в отличной экипировке и с личным оружием: «Мы на фронте не могли раздобыть пистолеты, как ни старались»[308]. Велась официальная пропагандистская кампания против ополченцев, не состоящих в Коммунистической партии[309]. Русские, снабжавшие республиканцев, решили, что левые антисталинисты являются более насущной угрозой, чем франкисты, и НКВД начал кампанию против ПОУМ. В частности, под Барселоной был устроен тайный крематорий для уничтожения тел убитых. Ощущение смутной угрозы нависло над городом