Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [25]

, что «не намерен уступать давлению и возвращать Уинстона»[282].

Давление в пользу Черчилля росло. В августе 1939 г., в канун войны в Европе, Элеанора Рэбоун, независимый член парламента и защитница прав женщин, представлявшая английские университеты за вычетом Оксфордского, Кембриджского и Лондонского (в те времена они обладали привилегией выставлять в парламент собственных представителей), выступая в палате общин, заявила, что Черчилль «все время предсказывал, что это случится, но его советом пренебрегали»[283].

Глава 5 Оруэлл становится «Оруэллом» Испания, 1937 г.

Оруэлл отправил рукопись «Дороги на Уиган-Пирс» своему издателю 15 декабря 1936 г. и через неделю уехал в Испанию. Он задержался в Париже ради разговора с писателем Генри Миллером, которым восхищался. Оруэлл прибывал в Барселону накануне Рождества, и Миллер подарил ему вельветовый пиджак.

Так начинались семь месяцев, ставшие самыми важными в политической жизни Оруэлла. Увиденное на гражданской войне в Испании предопределило содержание всего, что он впоследствии напишет. Между барселонскими улицами 1937 г. и пыточными камерами «1984» – прямая связь.

Однако в конце 1936 г. дела обстояли совершенно иначе. Барселона, столица Каталонии на северо-востоке Испании, была главным центром сопротивления правым, объявившим войну Испанской республике. Оруэлл отправился туда, формально для того чтобы писать о гражданской войне, но почти сразу присоединился к противникам правых. Можно сказать, он впал в эйфорию, окунувшись в подлинно революционную атмосферу, где каждый человек видел в другом товарища. Впервые в жизни он наблюдал организацию рабочего класса. «Главное, там была вера в революцию и будущее, ощущение внезапного перехода в эпоху равенства и свободы»[284], – писал он.

Другие приезжие испытывали то же пьянящее чувство. Китти Боулер, молодая американка-антифашистка, писала матери: «Здесь складывается новый мир»[285]. Ее соотечественнице Лоис Орр понравилось, что анархисты выбрали в качестве талисмана морячка Попая[286] и, собирая деньги для своей партии, продавали значки и шарфы с изображением этого мультяшного персонажа, размахивающего красно-черным флагом, но отметила, что Микки-Мауса признали внепартийным. (В эссе о Диккенсе, написанном несколько лет спустя, Оруэлл, между делом, отметил, что и Попай, и Микки являются «вариациями Джека – покорителя великанов»[287]). Прибыв в Барселону, австрийский марксист Франц Боркенау словно бы «высадился на континент, отличающийся от всего виденного прежде»[288]. Здесь всем руководили рабочие, полиции почти не было видно, в каждом видели товарища. Боркенау не мог знать, что в следующем году будет замучен полицией коммунистической Испании за недостаточную веру в коммунизм. Лоис Орр тоже вскоре окажется в тюрьме под надзором коммунистов[289].

Изучая обстановку в городе, Оруэлл спросил одну англичанку, как попасть на фронт. Она отнеслась к незнакомцу с подозрением и потребовала показать документы. «Он расположил меня к себе, указав на армейские ботинки, висящие за плечом»[290], – вспоминала она. Это был убедительный штрих, свидетельствовавший, что человек знает, во что ввязывается, и, возможно, имеет определенный воинский опыт. Поступая на службу добровольцем, Оруэлл указал в документах в качестве рода занятий «бакалейщик»[291], что было, в общем, правдой в свете его недавнего экскурса в сферу деревенской торговли.

Оруэлл направился на фронт, находившийся примерно в 120 км от Барселоны. Там его встретил Боб Эдвардс, координатор британских добровольцев на этой территории. Он вспоминал момент появления Оруэлла так: «Он подошел ко мне размашистым шагом – 187 сантиметров роста – в своем гротескном облачении: вельветовые бриджи для верховой езды, портянки защитного цвета и громадные ботинки, заляпанные грязью, желтая куртка из свиной кожи, шоколадного цвета подшлемник и бесконечно длинный вязаный шарф цвета хаки, много раз обмотанный вокруг шеи и поднимающийся до ушей, а также с немецкой винтовкой старого образца за плечом и двумя ручными гранатами, свисавшими с пояса»[292].

Оруэлл остался верен себе: первое, что поразило его по прибытии в зону боевых действий, – всепроникающее зловоние: «Мы были возле линии фронта, достаточно близко, чтобы чувствовать запах – характерный запах войны: по моему опыту, это запах экскрементов и гниющей пищи»[293]. Пожалуй, в этом предложении весь Оруэлл: он прямым текстом описал мрачное наблюдение и умудрился трижды употребить слово «запах».

На фронте он не нашел никакой романтики. Это было тоскливо, утомительно и временами чудовищно.

Мы едва успели скинуть наши рюкзаки и вылезти из окопа, как раздался новый выстрел, и один из наших ребятишек отскочил от бруствера; кровь заливала ему лицо. Он выстрелил из винтовки и каким-то образом умудрился взорвать затвор; осколки разорвавшейся гильзы в клочья порвали ему кожу на голове. Это был наш первый раненый и ранил он себя сам[294].

Практически случайно, как он сам признавался, Оруэлл вступил в подразделение, сформированное ПОУМ, Partido Obrero de Unificación Marxista