Человек, рожденный быть королем - [11]

И всем, чем нужно, пособил.

И вскоре рана между рёбр

В боку закрылась. Был он добр

И кроток сердцем, почему

Мы и дозволили ему

У нас в обители пожить.

Потом я стал его учить

Письму и чтенью, и постиг

Он вскоре смысл латинских книг

Не хуже нашего; но чин

Монашеский отверг мой сын.

А как он был могуч, плечист,

Душою добр и сердцем чист,

То и сказал милорд аббат:

«Пусть служит Господу наш брат

Десницей крепкой!» Оттого,

О, сир, и видишь ты его

С мечом, с копьем. Он верный щит

Для тех, кем не был он забыт,

Кем обучен, опасен от зла

Средь бедствий, им же несть числа!

Скажи, с тобой ли, Михаил,

Тот нож, что враг в тебя вонзил?

Представь милорду этот нож,

Чтоб слов моих не счел за ложь».

Взволнован, бледен, недвижим,

С лицом встревоженным, худым,

Склоня чело, король сидел

И многих слов не разумел.

Все смолкло. Наконец король

Возвысил голос свой; но столь

Дрожащ, неверен голос был,

Что слух монаха поразил.

«Аббат! — сказал он, — ваша рать

Так хороша, что потерять

Из сотни храбрых одного

Для вас, конечно ничего!

Ему ж приличнее носить

В щите мой розан, чем служить

У вас келейником простым,

Корпя над смыслом книг немым».

«О, сир! —  в ответ святый отец, —

Когда вам нужен молодец,

Извольте взять его сейчас;

Ведь красота солдат у нас —

Вещь лишняя; за что же нам

Таких красавцев брать у дам?»

Так говорил, смеясь, монах;

А тот улыбку на устах

Старался выразить, и вдруг,

Как в сновиденьи полном мук,

В руке, он видит, у пажа

Блеснула сталь того ножа,

Что выбран царскою рукой

Из древней стали боевой

И был вручен Самьелю в дар

Нанесть погибельный удар.

И вот, увидя на клинке

Венок зеленый и в венке

На ленте надпись страшных слов:

«Рази! не бойся мертвецов!» —

Король еще упорней стал

И, вновь страдалец, замышлял

Измену новую тому,

Кто в третий раз уже ему

Является на этот свет

Виной всех мук его и бед.

И, после пиршества, аббат

В свой монастырь ушел назад

Со всем народом; наш же друг

Вступил в число придворных слуг,

И зависть возбуждал во всех

Его неслыханный успех.

Король, пождав еще дней пять,

Велит пажа к себе позвать

И говорит ему: «Мой друг,

Сейчас отправишься на юг

С моей ты грамотой. С тобой

Поедет Хью, урядник мой.

Сегодня целый день вдвоем

Вам ехать вместе; но потом

Тебе укажет он тот путь,

Куда ты должен повернуть.

На третий день, к полудню, ты

Достигнешь горной высоты,

Где в Замке Розы дочь моя

Живет. Но слушай, паж! Ничья

Душа на свете про письмо

Знать не должна, пока его

Не сдашь ты в руки одному

Там сенешалу моему.

Смотри же, друг, не выдай нас

И помни, что уж близок час,

Когда на память всех времен

Высоко будешь вознесен».

Так говоря, король не знал,

Что рок пажу предназначал.

Герой наш, выйдя из дворца,

Находит Хью уж у крыльца, —

Солдата грубого с лицом

Сурово-мрачным, с хмурым лбом.

Сев на коня, он с ним сам-друг

Поехал с севера на юг.

Послав с ним Хью, такую ль цель

Имел король, с какой Самьель

Однажды послан был — как знать?

Одно могу я лишь сказать,

Что вряд ли б выбрал для того

Король служаку своего

С умом столь пошлым, узким лбом,

Хитрить умевшего в одном

Лишь ратном деле, и с душой

Хотя и грубой, но не злой.

Другое дело, если б паж

Вступить с ним вздумал в рукопашь,

Иль дерзким словом пробудил

В груди солдата гневный пыл, —

Тогда, пришед в безумный гнев,

Опасней был бы он, чем лев.

Так вместе ехали они,

Пока открылись два пути:

Один на запад вел, другой

На юг. Тогда, с насмешкой злой,

Сняв шляпу с перьями, поклон

Пажу отвесил мирмидон,

Сказав: «Теперь, мой милый друг,

Мне путь на запад, вам на юг,

Чтоб там — так надо разуметь —

Коронку графскую надеть!

Прощай же, графчик! Впрочем, глаз

Не слишком пяль; не то как раз

Там в петлю шеей попадешь

И со стены, как лот, падешь».

Но в эти дерзкие слова

Герой наш вслушался едва,

Быв занят помыслом иным,

Когда солдат прощался с ним.

Меж огороженных полей

Скакал дорогой он своей,

И наконец, в исходе дня,

К таверне повернул коня,

Где ночь провел, забыв труды.

С рассветом, только что дрозды

Запели в утренней красе,

Он вновь пустился по росе,

И целый день в далекий путь

Скакал, не смея отдохнуть.

Но тут он был не одинок:

Вдали виднелся городок,

Куда тянулся караван

Крестьян, веселых горожан.

Там в капишоне шел монах;

Здесь, меж корзинок, на ослах

Хозяйки ехали верхом;

Там распевали соловьем

Толпы гулявших пышных дам;

А тут был слышен шум и гам:

Валили пестрые толпы

Мужчин и женщин, шли попы,

Солдаты, дети, длинный ряд

Одетых в праздничный наряд

Веселых девушек, кругом

Его встречавших с добрым днем

И с пожеланьями найти

Всех благ возможных на пути.

Так пролетел и день второй,

И он в таверне городской

Провел всю ночь, и утром, чуть

Лишь рассвело, пустился в путь.

Еще спал в городе народ,

А он уж солнечный восход

Встречал с восторгом. Трудный путь

Вился все выше, выше вкруть

На холм возвышенный. Назад

Он, оглянувшись, бросил взгляд

На город, пышно под холмом

Раскинутый: вот Божий дом,

Вот площадь, улица, а вот

Видна и ратуша с высот —

Все приютилось под холмом,

Поросшим липами кругом.

Был воздух свеж, прозрачен, чист:

Не трепетал на липах лист,

И лишь над кровлями церквей

Крутились стаи голубей.

Из труб струился ранний дым,

Столбом вставая голубым,

Как знак, что в городе за труд

Принялся деятельный люд.

Веселый, счастливый, живой.

И был так радостен душой,