Человек, рожденный быть королем - [10]

Широко мир пред нею был

Открыт, — мир счастья, свежих сил,

И, полный снов, он не был пуст.

Ее невинно-детских уст

Еще никто не лобызал…

И чистых дум в ней не смущал.

И смело взор ее очей

Встречал влюбленный взор пажей.

Так, безразлично всем мила,

Она богинею была,

Пред чьей красою в древний век

Благоговел в восторге Грек.

Толпою слуг окружена,

В свой замок ехала княжна.

Пред ней восток уже алел,

Над нивой жаворонок пел;

Но не любовью позлащен

В ее глазах был небосклон.

Сияло солнце с высоты;

В ней зрели гордые мечты,

Но не любовь рождала их.

Коснулось солнце волн морских;

Но не огнем любви зажглась

Звезда любви в вечерний час.

Взошла луна; но грустных дум

Не приходило ей на ум.

И ночь настала; но в тиши

Невозмутим в ней мир души.

Так, безмятежна, весела,

Она в свой древний дом вошла.

Но не успел он дочь свою

Отправить в путь, как королю

Доносят, что из темных недр

Густых лесов явился Петр,

Святый аббат монастыря,

И хочет видеть короля.

Король велит его принять,

Желая лично сам узнать,

Зачем пришел святый отец.

И Петр явился во дворец;

За ним вошел и капеллан,

Субприор патер Адриан

С пятью монахами, а вслед

За ними, в цвете юных лет,

Десяток рослых молодцов,

Телохранителей отцов,

В железных латах, в шишаках

И с алебардами в руках.

Аббат, явясь пред королем,

Просил о чем-то; но о чем —

Наш летописец умолчал.

И с благодушием внимал

Король словам его; потом

Сказал: «Прошу вас об одном

(И, верно, просьбу короля

Милорд уважит!) у меня

Остаться нынче и со мной

Откушать с братией святой;

И угостить я буду рад

И ваших латников-солдат».

Тут беглым взором он взглянул

На монастырский караул.

«Однако, нечего сказать,

У вас не маленькая рать!

Скажите, много ль средь лесов

У вас подобных молодцов?

В моих войсках я был бы рад

Иметь полки таких солдат

И слышать их воинский крик

При свисте стрел, при треске пик».

Так говорил король, смеясь;

Но громкий голос, изменясь,

Вдруг у владыки задрожал,

Так что уж он не расслыхал,

От звона страшного в ушах,

Что отвечал ему монах.

Из-за забрала, как гроза,

В него сверкнули вновь глаза

Того, кто кротко перед ним,

В златых кудрях, как херувим,

Под тенью яблонь в первый раз

Стоял, не потупляя глаз.

И убедившись в молодце,

Король смутился весь в лице,

И был он бледен, как мертвец.

Собравшись с духом наконец,

Он, беззаботен, как сперва,

Стал улыбаться на слова

Аббата, коих не слыхал.

Потом спиной он к лордам стал

И Михаилу пред людьми

Сказал, смеясь: «Приподыми

Стальной наличник свой с лица;

Хочу я видеть молодца,

С кем, помнится, уж я знаком.

Откуда ты?»

                      Пред королем

Наличник поднял тут солдат,

И золотых кудрей каскад

Упал с чела вокруг ланит,

Которых детски-нежный вид

Спалил горячий солнца луч.

И звонким голосом, как ключ,

Пересказал он королю

Всю повесть странную свою

До той минуты, когда он

В глухом овраге был сражен,

И кончил так: «Но что потом

Со мной случилось, сэр, — о том

Никто не может лучше знать,

Как тот, кто жизнь мою опять

Мне спас от смерти и от ран:

То наш субприор Адриан.»

«Так расскажи, отец», — король

Сказал, скрывая в сердце боль.

«Милорд! — ответил Адриан, —

Я, быв в то время капеллан

Прихожан бедных, как-то раз

Из стен аббатства, в поздний час,

Был позван мальчиком простым

Спешить с причастием святым

К его отцу: он умирал

И с нетерпеньем ожидал

Сподобиться небесных сил;

То старый угольщик наш был.

Не тратя дорогих минут,

Приял с Дарами я сосуд,

И колокольчик, Богу в честь,

Велел пред Ним ребенку несть.

К тому ж я думал звоном тем,

Хоть не воров — об них совсем

У нас не слышно! — но зверей

Спугнут с дороги поскорей.

Ну, вот, вступаем тихо мы

В наш лес еловый, полный тьмы;

А колокольчик на весь лес

Звенит, как благовест с небес.

Меж тем мой мальчик, оробев,

Мне говорит о кознях дев,

Живущих в темном том лесу;

Но я, напомнив что несу

Всех Искупителя в руках,

Его журил за грешный страх.

Когда уж из леса древних лет

Я вышел с ним на Божий свет,

И солнце, к вечеру клонясь,

Меж пней свой луч метнуло в нас, —

Вдруг к нам вечерний ветерок

Донес до слуха конский скок,

Причем, весь ужасом объят,

Мой паж попятился назад,

Почуя снова эльфов рой,

Всю вражью силу пред собой.

Но я заметил: «Неужель

Мы не исполним нашу цель

И опоздаем передать

Больному Божью благодать?

Не бойся, сын мой! Твердо верь,

Что с нами Божий Сын теперь».

Сказав, бичом моим, шутя,

Стегнул я мула, и дитя,

Боясь в густом лесу отстать,

Пустилось предо мной бежать.

Я еду дальше. У ручья

Вдруг вижу кровь… сказать ли, чья

Была то кровь? Ее мой сын

Струил из ран своих! Один,

Там брошен, он как труп лежал.

В боку кровавый нож торчал,

И кровью алою вокруг

Окрасились ручей и луг.

С седла я тотчас соскочил

И с помощью моих всех сил,

Подняв несчастного с земли,

Взвалил на мула, и пошли

Мы тихо просекой густой,

Между дубов и лип, к пустой

Избушке ветхой лесника,

Построенной из тростника.

Примкнут к плетню избушки той,

Полуразрушенный, гнилой,

Стоял без крыши тесный кров,

Где запирал лесник ослов.

Милорд! то место, верно, вам

Давно знакомо: много там

В соседстве водится вепрей,

Оленей, туров и лосей!

Здесь бедному пронженный бок

Перевязал я, как лишь мог;

И, угольщика причастя

(Он умер много лет спустя!),

Вернулся в ночь в наш древний бург,

Велев, чтоб утром наш хирург

Чуть свет к больному поспешил