Человек, рожденный быть королем - [8]

Прощальный мальчику привет,

Самьель, еще угрюмей став,

Ногой притопнул, рвал рукав,

И Михаил, страшась угроз,

С глазами влажными от слез,

Навек покинул край родной

И дом с счастливой тишиной.

Но тут к нему из-за угла

Старушка тихо подошла

И, принимая на груди,

Сказала: «Милый мой, прости!

Мой сын! За то, что столько лет

Тобою красен был мне свет,

Теперь грущу всем сердцем я.

Да будет же вся жизнь твоя

Светла, счастлива! Не забудь,

Когда найдешь к величью путь,

Что в нашем доме, где опять

Былому счастью не бывать,

Имел ты все, что на земли

Тебе доставить мы могли;

Что в нас нашел ты мать, отца;

Что наши старые сердца

Ты молодил, и что теперь

Не знать нам радостей!»

                                     «Умерь,

Старушка, грусть свою! —  сказал

Суровый граф. — Я запоздал!

Король к обеду ждет его,

Что в знать попал из ничего!»

При этом слове вышел он,

И вслед за ним, полусмущен,

Полуиспуган и, меж тем,

Влеком в неведомый эдем,

Шел робко мальчик. Перейдя

Плотину, сквайр и с ним дитя

Уселись на лошадь, и граф

Поехал, слова не сказав.

Покуда мчались ездоки

Знакомым берегом реки

И раздавался в камыше

Простой, но сладостный душе

Напев осенних пташек в зной

Полудня осени златой, —

Видений чудных полный сон

Из дум ребенка выгнал вон

И страх, и горе. Слитком юн

Он был чтоб думать, что перун

Готов сразить его; притом

Он был и с жизнью не знаком.

Теперь весь мир пред ним лежал

Широк и ясен; не вселял

В него и сквайр тревожных дум,

Но ехал молча и угрюм.

Так проезжали здесь они

Пустынным берегом одни,

Пока открылся наконец

Им путь, ведущий во дворец.

Но сквайр с дороги повернул,

И вскоре серый конь шагнул,

Гремя копытами, на мост.

Отсюда путь их вел в погост,

Поросший вереском, где встарь

С Самьелем ехал государь.

Заметив это, Михаил

Вдруг с изумлением спросил:

«Милорд! скажите мне, давно ль

Стал жить в глухом лесу король?»

Но сквайр: «Глупец, молчать изволь!

Живет, где вздумает, король.

Теперь с монахами один

Живет в лесу твой властелин».

И нахлобуча свой берет,

Ворчал: «Будь проклят целый свет,

Король и ты! За вас за всех

Беру я на душу ваш грех.

Я стар, и мне пора б в тиши

Подумать о грехах души».

Сказав, коню он шпоры дал,

А сам вполголоса ворчал:

«Да, да! Будь проклят день и час,

Когда я в мире встретил вас».

При этом слове он вздохнул;

Он вдруг, казалось, вспомянул

Давно минувшее, когда

Была душа его чиста.

Как будто тех же полон дум,

Меж тем взбирался на о бум

Усталый конь на холм, и вот,

Когда достигнув он высот,

Очам открылся чудный вид,

Сияньем солнечным облит, —

Вид милой сельской стороны,

Где жизнь на лоне тишины

Незримо в радости неслась,

Где зелень с золотом слилась.

Меж тем деревья здесь и там

Путь заграждали ездокам.

И с тайным ужасом в груди

Ребенок видел впереди

Все лес, да лес один. Назад

Он, обернувшись, кинул взгляд;

Но и за ним стоят одни

Дерев бесчисленные пни

Сплошной стеною. Грустный звук

В смолистых елях шел вокруг.

Когда ж он к верху поднял взор,

Был распростерт над ним шатер

Густой листвы, где луч с небес

Едва скользил сквозь мрак древес.

Еще ни разу Михаил

В подобный лес не заходил

С родных смеющихся лугов,

Поросших купами дерев

И зеленевших от дождей,

От кротких солнечных лучей.

Теперь, вступив в дремучий лес,

Он с часу на час ждал чудес,

Слыхав на мельнице не раз

От старых бабушек рассказ

О том, что в тех лесах живет

Остаток древних их господ —

Семья гигантов-лесников

В одежде синих облаков.

И ждал он с трепетом, что вдруг

Услышит топоров их стук,

Или увидит пляску фей, —

Существ, которых нет милей,

Когда смотреть им прямо в грудь;

Но если в тыл им заглянуть,

То эта пестрая толпа —

Одна пустая скорлупа.

Так лесом ехали они,

Пока не замер ветр в тени

Густых дерев. И Михаил,

Среди видений адских сил,

Боязнью пробужденных в нем,

Вдруг задремал в лесу густом

И не заметил, как в тиши

Их конь из сумрачной глуши

К опушке ельника достиг.

Меж тем задумчивый старик

Невольно вспомнил день, когда

Другой дорогой вез сюда

Того, с кем ехал он теперь,

И, как пугливый, хищный зверь,

В душе почуял он испуг.

Тут ельник стад редеть вокруг

Крутого ската. Вел во мрак

Лесных трущоб под ним овраг.

Невзрачный, ливнями изрыт,

Он был кустарником покрыт,

А дальше гибким тростником;

На дне же самом рос на нем

Ольшняк, искривленный, густой,

И, весь заглохший осокой,

По почве глинистой струил

Ленивый ключ свой жидкий ил.

Поводья крепче натянув

И в глубь оврага заглянув,

Сквайр ищет взором, где на круть

Через овраг протоптан путь.

И видит — просека вперед

Меж лип и вязов в даль ведет,

И узнает он вмиг, куда

Ведет чрез лес дорога та.

Но, чу! спустясь в густую дичь,

В овраге страшно крикнул сыч.

Вставал, клубясь, с оврага пар,

И солнце, как каленый шар,

Светило низко меж дерев.

И сквайр, как ни был он суров

И груб душою, не посмел,

По окончаньи страшных дел,

Один остаться ночевать

В лесу и жизнью рисковать.

Меж тем повеял ветерок,

И бедный мальчик наш продрог.

К седлу прижавшись, он вокруг

Обводит робко взор, как вдруг

Сказал Самьель: «Приятель, слезь!

И без тебя увязнул здесь

Мой конь в трясине. Ну же, прочь!

Не то с тобой придется ночь

Провесть в лесу и до костей

Промокнуть от росы ночей».

Тогда спрыгнул с седла бедняк,

И стали медленно в овраг

Они спускаться. Бодр и смел,

Ребенок весело запел

Простую песню; а старик