Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени - [147]
В личных документах (дневниках, письмах, воспоминаниях), принадлежавших женщинам второй половины XIX – начала XX века, нередко содержатся описания родов, но они фрагментарны, отрывочны, коротки. Ценной находкой явился обнаруженный в РГАЛИ дневник В. П. Багриновской (жены композитора М. М. Багриновского), где она самым подробным образом воспроизвела картину родов[1414]. Частный случай эмоциональных переживаний деторождения, представленный на страницах «текста роженицы», позволяет репрезентировать мир женской субъективности.
Пытаясь охарактеризовать свой опыт родов, В. П. Багриновская откровенно признавалась в сложности описания болевого процесса. Являясь представительницей образованного класса, подходившая ко всему, даже к родам, основательно и подготовленно, накануне предстоящего испытания она, как и многие в ее время, зачитывалась книгами В. Н. Жука о беременности, родах и уходе за младенцем. Когда женщина почувствовала наступление схваток, то самообладание ее не покинуло, так как она была уверена, что, как и в какой последовательности нужно делать. В ее словах нет ни тени паники: «…я добросовестно приготовилась по Жуку – книга о родах и воспитании. Стала готовить себе кровать. Постелила клеенку, велела поставить самовар и затопить ванну»[1415].
В лучших традициях обеспеченных семейств на роды были одновременно приглашены два специалиста: доктор и акушерка. Спокойствие роженицы подкреплялось тем, что уже несколько недель акушерка проживала в доме Багриновских. Схватки начались ночью, тотчас же прибыл доктор. В. П. Багриновская старалась зафиксировать все действия, сопровождавшие наступление родового акта, словно цепляясь за каждый момент этой жизни, в предчувствии своего конца. Она описывала до мельчайших подробностей, как с акушеркой «устраивала» кровать, как застилала ее клеенкой, как отдавала распоряжения вновь и вновь кипятить воду (в самоваре). При помощи мужа роженица приняла теплую ванну, после которого акушерка очистила ей кишечник и «готовую» уложила на кровать.
В. П. Багриновская признавалась, что перед родами она не испытывала страха, так как еще толком не знала, чего конкретно ожидать. Начало родов запечатлелось в ее сознании как ужасающий по своей боли, уродующий тело и душу акт:
Но как описать боль? То-то и ужасно, что сила ее превращает человека в животное, чувствуешь одно свое тело, а души будто и нет совсем… больно, болит крестец, устали ноги, которых нельзя вытянуть, они зябнут и дрожат. Лицо горит, все тело обливается потом, хочется вскочить, уйти, а боль опять железным кольцом объяла поясницу, теряешься так, что и крикнуть не догадаешься… ужасное чувство, как будто вся превращаешься в одну пружину, выдавливающую из себя что-то постороннее, руки судорожно вцепляются в полотенце, подбородок прилип к груди[1416].
В тексте роженицы содержалось уподобление себя Иному – животному, это помогало ей осмыслить все то, что приходилось впервые испытывать.
Врач и акушерка применяли различные манипуляции для облегчения боли роженицы и ее страданий: предлагали обезболивающее (давали нюхать эфир), с целью усиления потуг к спинке кровати привязывали полотенце. Роженица бралась за него и изо всех сил тянула полотенце на себя. Когда появилась головка ребенка, акушерка отделила нижнюю часть тела женщины простыней, тем самым исключив из ее поля зрения непосредственный выход на свет ребенка. Чем была обусловлена подобная процедура? Можно только предполагать, что эта деталь была призвана предохранять психику женщины от тягостных переживаний, могущих довести ее до бессознательного состояния. Во время родов акушерка несколько раз меняла белье роженицы, промывала ее родильные органы, предотвращая опасность инфекционного заражения, так как родильная горячка была одним из неприятнейших явлений послеродового периода.
В. Багриновская признавалась, что она была настолько измучена, что даже не почувствовала, что родила. Сразу же после выхода ребенка акушерка показала его матери. Описывая свое состояние, она отмечала, что испытывала очень сильные, неведомые ранее ощущения. Родильный акт завершился появлением на свет мальчика и перерождением женщины в мать:
Мальчик, мальчик… Красненькая, крошечная рожица и закрытые глазки, двигающиеся губки и щечки, похожие на перезревший персик. Может быть, для мужчин все это некрасиво, но волна новой, никогда не испытанной нежности бросается в грудь, руки сами тянутся к крошке, и, прижав его к себе, первый раз испытываешь умиротворяющую полноту жизни. Это все, больше ничего не будет[1417].
М. М. Багриновский, по свидетельствам жены, принимал самое активное участие в родах: он «бегал» за доктором, доставал нужные лекарства, в том числе обезболивающие средства. Но вынести самое главное – родовой акт – он оказался не в силах. Мужа поместили в соседнюю комнату, где он мог слышать все, что происходило с женой. Его поведение во многом напоминало то, как вел себя Константин Левин в романе «Анна Каренина». М. Багриновский то терял сознание, то приходил в себя от ужаса происходившего и собственной беспомощности. После того как крики жены утихли и на свет появился ребенок, муж, сраженный собственными переживаниями и невозможностью их рационального объяснения, упал в обморок. Акушерке приходилось следить одновременно и за родильницей, и за ее мужем.
