Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени - [141]

Срок родов в июле, так что тепло может меня спасти…

Я могла только об этом и думать, только и делала, что прислушивалась к движению ребенка, и когда долго его не ощущала, то от ужаса обливалась потом и дрожала…

Хочется умереть. Хотя знаю, что это стыдно и малодушно. Думаю, что не умру, потому что люди, близкие к смерти, бывают кроткие и добрые и равнодушные к жизненным вопросам. А я не такая[1359].

Вновь возникавшая беременность была серьезным моральным и физическим испытанием для мемуаристки. На всем протяжении беременностей ее преследовал один и тот же недуг – значительное увеличение «белка» (свидетельство эндометрита), что приводило к выкидышам. Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой уникален, так как в нем она подробно описывала свои эмоциональные переживания, вызванные частыми мертворождениями. Очередную внутриутробную смерть ребенка она воспринимала с облегчением:

Я рада, что я теперь уверена в погибели ребенка. Но не могу еще прийти в себя. Все будущее за эти несколько месяцев было связано с ребенком. Я ничего себе не представляла в жизни до самой смерти, что не было бы освещено этим будущим сыном или дочерью, и теперь все меняется, и я еще не могу найти почвы под ногами[1360].

Следующую беременность, возникшую через несколько месяцев после выкидыша, она встречала записью: «Готовлюсь к тому, что опять он не выживет, но это нелегко»[1361]. Несмотря на многочисленные выкидыши, мемуаристка вновь и вновь пыталась забеременеть. Это делало ее жизнь зависимой от традиционного жизненного сценария, предписанного женщине, в котором репродуктивные функции являлись основными.

Чем были обусловлены женские страхи и фобии во время беременности? По всей видимости, всей предшествующей историей медицины[1362] и тем, как рассказывалось (а точнее – как раз не рассказывалось) молодым, впервые рожавшим женщинам о том, что кроется за пологом спальни, что значит быть замужней женщиной и будущей матерью. Случайно приобретенные знания о собственной сексуальности трансформировались в представлениях благовоспитанных девочек во что-то «мерзкое», «грязное», «отвратительное», «скверное», унижающее и порочащее их возвышенную натуру. Следующим после дефлорации драматичным событием в половой и материнской социализации было осознание репродуктивных особенностей собственного организма. Тяжесть родового акта, боязнь его неправильного течения и использования акушеркой специальных средств (щипцов), проведение врачом процедуры эмбриотомии (внутриутробного раздробления плода), высокий процент смертности рожениц и детей во время родов – все это усугубляло эмоциональные переживания дам в положении. Страх умереть во время родов был типичным для большинства женщин в положении. Это чувство притуплялось при наличии многочисленных беременностей. Вместо него появлялись недовольство и разочарование самой беременностью, которая воспринималась как традиционное, часто повторяющееся и неизбежное явление. А. А. Знаменская, прощаясь с жизнью при первых пяти беременностях, при последующей признавалась: «Родить я не боюсь…»[1363]

Популяризаторы «истинного материнства», врачи и педагоги, в противоположность женским страхам и фобиям в преддверии родов культивировали совершенно иные чувства – радости, трепета, восторга. Известная писательница, активная участница женского движения Евгения Ивановна Конради в произведении «Исповедь матери» своим читательницам представляла романтичную картину материнства:

Помните ли вы, словом, ту пору, когда вы впервые, в опьянении стыдливой гордости и недоверчивой радости, сказали себе, что станете матерью? Помните ли вы, с каким напряженным вниманием, доходившим до мнительности, до ребячества, вы следили за всем, что подтверждало ваше упование, как вы приветствовали самые физические страдания, придавшие новое вероятие тому, чего вы так страстно желали? Помните ли вы, наконец, это торжество достоверности, этот безумно-радостный и целомудренно-сладостный трепет, которым все существо ваше отозвалось на первые слабые трепетанья, говорившие вам так таинственно и так внятно о возникшей в вас новой жизни…[1364]

Вполне вероятно, что было немало женщин, именно так воспринимавших свое новое положение. Однако подавляющая часть женских «текстов» свидетельствует о другом. Е. И. Конради, скорее всего, писала не о том, как есть, а о том, как должно было быть, научая «новых матерей» образцовому поведению во время беременности. Экспертное сообщество (врачи, педагоги) создавали новый конструкт материнства, призванный культивировать материнские роли в обществе. «Сознательная мать» должна была встречать рождение нового гражданина не с чувством страха и отчаяния, а с трепетом, радостью и гордостью.

Еще одной схожей тенденцией в поведении беременных была депривация своего состояния, которая отражалась на их поведении и даже образе мыслей, представленных на страницах дневников и в личной переписке. Мемуаристки редко употребляли термин «беременность». Вместо этого они использовали слова и выражения вроде «находилась в положении», «интересное положение», «надежды», «моя болезнь». Женщины словно стремились не замечать своего нового состояния, тем более не «шантажировали» окружающих им. Они редко писали о том, чего им хочется, вместо этого терзаясь мыслями о настроениях, желаниях, чувствах близких людей (чаще всего мужа). Размышления дам в положении, представленные на страницах их дневников, фокусировались не столько на их внутреннем состоянии, сколько вокруг того, что думали близкие. Светская дама О. В. Палей признавалась, что, как она ни старалась размышлять о будущем ребенке, мысли ее сосредотачивались на одном – муже Павле