Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени - [139]

.

Подобный случай был описан К. Хорни («случай пациентки Z»). Она полагала, что страх перед беременностью и деторождением один из самых упрямым у женщин. К. Хорни объясняла его традиционными психоаналитическими категориями: сложными переживаниями детства, сформировавшими у пациентки негативный образ материнства, а также феноменом кастрации и эдиповым комплексом[1345].

Существенное влияние на женские переживания беременности оказал медицинский дискурс второй половины XIX века. Именно в этот период появилось значительное число научных и научно-популярных работ по акушерству и гинекологии. Процесс медикализации деторождения приводил к тому, что врачи стали относить беременность не к естественному состоянию, а к патологическому, требовавшему особого поведения и соблюдения особенных практик. Вероятно, это явилось одной из причин того, что в женских эгодокументах беременность и предстоящее рождение воспринимались со страхом и тревогой. Дореволюционный врач В. В. Гориневский по этому поводу писал: «Многие женщины, будучи беременными, охотно считают себя больными, всякий пустяк истолковывается ими в смысле болезни…»[1346] Беременных дворянок, судя по автодокументальным источникам, в большей степени заботило не здоровье плода, а «немалая доза серьезных страданий», которую приносила беременность. Из 19 дневниковых записей о шевелении плода удалось найти упоминание только в двух случаях, а рассуждения о собственной изменившейся фигуре и плохом самочувствии – в каждом из текстов.

Поведение женщин во время беременности, их переживания во многом были обусловлены двумя важнейшими факторами: количеством деторождений, характером взаимоотношений с мужем, а иногда и с матерью. В случае гармоничных супружеских отношений при условии первой беременности женщины в подавляющем большинстве воспринимали свое состояние с воодушевлением. Ведь именно этого от них ожидали окружающие. Гендерный контракт традиционного общества накладывал на женщину обязанность воспроизводства потомства, вне которой она рассматривалась неполноценной. «Сознательные матери» бросались штудировать научно-популярную литературу, изучая особенности своего нового положения. Молодые аристократки стремились к близкому общению с уже рожавшими женщинами. Происходил акт их погружения в субкультуру материнства, начинался процесс инициации будущих матерей.

Если первые дети, особенно мальчики, вызывали радость у супругов, то последующие могли вносить разлад в их отношения. Несмотря на развитие идей женской эмансипации, появление возможностей для профессиональной самореализации, на женщин продолжали смотреть с позиции осуществления ими основной функции – деторождения, что свидетельствовало об устойчивости и многомерности патриархата. Замужние женщины зачастую не могли преодолеть цепь бесконечных беременностей и родов. Нередко их осуждали даже самые близкие люди (мужья, матери) – либо за низкую плодовитость, либо за чрезмерность деторождений. «Беременную меня никогда не любил муж», – признавалась в своих воспоминаниях А. А. Знаменская[1347]. Несмотря на распространение противозачаточных средств, многим женщинам эта практика казалась неприличной и немыслимой в их супружеской жизни. Нередко они вынуждены были рожать до полного истощения, при этом не находя сочувствия со стороны супруга. Беременность и роды становились не долгожданным событием, а неотвратимым следствием супружества, которое уже не приносило радости ни самой роженице, ни ее мужу. Показательна ситуация А. А. Знаменской. Забеременев в четвертый раз, она писала:

…тогда-то померкло мне ясное небо. Мне казалось, что я опускаюсь куда-то глубоко, глубоко, откуда нет боле выхода. Скверное это было положение! Недовольство мужа за то, что я продолжаю родить, кормление детей, возня с ними и няньками… ясное сознание, что я остаюсь совершенно одна…[1348]

Эта категория женщин продолжала нести миссию добропорядочной матери, поддерживая репутацию замужней женщины и создавая образ многочисленного счастливого семейства, но в глубине души оставаясь одинокими, несчастными и неудовлетворенными судьбой.

Интеллигентные женщины, склонные к рефлексивным размышлениям, впадали в депрессивное состояние, когда осознавали всю тяжесть традиционного гендерного порядка. Имея за плечами опыт родов, переживая все последствия послеродового состояния, не отойдя от бесконечной «возни» с малолетними детьми, женщина испытывала при новой беременности не радость, а страх и отчаяние. Важно и то, что неограниченные беременности, отсутствие репродуктивной свободы обесценивали переживания материнства. В связи с этим женщины, лишенные возможности ограничивать деторождение, как правило, негативно воспринимали все новые беременности, даже при условии успешного брака и гармоничной семейной жизни. Их интеллектуальное и духовное развитие выходило далеко за пределы исключительно матримониальных ролей. Однако часто они не имели возможности реализовать себя в иных сферах, так как были ограничены традиционными гендерными ролями патриархального общества – жены и матери. Показательна история все той же А. А. Знаменской. Заняться своими любимыми делами – писательством и благотворительностью – она смогла только в зрелом возрасте, после того как выросли дети и умер муж. «Третий возраст» и вдовство приносили столь желанную свободу, возможность личной самореализации и творчества.