Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени - [137]

16. В рамках клинического родовспоможения формировалась технократическая (биомедицинская) модель родовспоможения. С одной стороны, утверждавшаяся технократическая модель родов создавала преимущества: снижение материнской и младенческой смертности, предоставление оперативной помощи в случае затруднения родового процесса, обезболивание родовой деятельности, профессиональный уход, новые медицинские технологии и инструменты. Но эта модель имела свои издержки. Важными принципами клинического пространства родов являлись изоляция и сегрегация пациенток, введение жестких представлений о норме и патологии. Среди важнейших признаков клинического родовспоможения: патологизация родового процесса; рост оперативных вмешательств; пациентки лишались индивидуальности, они должны были полностью подчиняться правилам и режиму родильной клиники, превращаясь в объект врачебных действий; рост формального контроля над пациентками (строгость в режиме, требования к одежде, запреты на посещения); стандартизация действий, осуществляемых над роженицами (дезинфекция при поступлении, анатомо-физиологические измерения, акушерско-гинекологические осмотры, зачастую публичные); легитимация единственной родильной позы – в положении лежа, запрет на активные действия пациенток при схватках и непосредственно в родах; активная роль врача, акушерки.

Глава V Эмоциональные переживания беременности и родов на страницах эгодокументов второй половины XIX – начала XX века [1331]

За исключением последних двух десятилетий[1332], чувства были в нашей исторической науке маргинальным предметом исследования, а потому исследователи прошлого от них открещивались. Обращение к автогинографиям – женским автобиографиям прошлого – позволяет поставить вопрос, ранее в отечественной исторической антропологии не ставившийся: вопрос об эмоциональной составляющей процесса рождения детей. Существующие исследования, в которых уделяется внимание эмоциональным переживаниям родового акта, посвящены преимущественно традиционным или современным родам[1333]. С этой точки зрения женская повседневность изучалась крайне мало, преимущественно на материале XVIII века[1334]. Антропология рождения в высших слоях российского общества на рубеже XIX–XX веков практически не рассматривалась[1335]. Эмоциональную составляющую и ее проявления исследователи никогда не ставили в центр своего изучения; предметом исследовательского наблюдения были традиции, ритуалы, предметный мир, но не эмоции. В этой главе предметом изучения будут проявления эмоций среди представительниц и представителей высших слоев российского общества России, так как именно в этой среде существовала практика ведения автодокументальных записей (дневники, воспоминания), на страницах которых раскрывались эмоциональные переживания, связанные с деторождением.

Образованные женщины, преимущественно представительницы дворянского сословия, на страницах дневников и воспоминаний второй половины XIX века стали охотнее, по сравнению со своими предшественницами, делиться описанием собственных родов. Можно выделить две основные причины того, что некогда табуированные темы даже на уровне женского письма стали «проговариваться» и приобретать легитимность в женском восприятии, составлять ценность для авторов и раскрывать их гендерную идентичность.

Во-первых, родильный акт в глазах самих женщин во второй половине XIX века получил определенную степень легитимации благодаря научному дискурсу о сути материнства и важности подготовки к нему. Создавая образ «идеальной матери», так называемые эксперты (врачи, литераторы, педагоги) придавали значимость традиционным материнским практикам, наделяя их биологическую сущность особым социальным значением. Тем самым они выводили из тени описательства табуированные самими женщинами сюжеты, связанные с интимными женскими практиками, важнейшее место из которых занимали роды. В. П. Багриновская, оставившая наиболее подробные (из обнаруженных) повествования о родах, как раз указывала на то, что побуждающим мотивом для нее стали слова писателя Г. И. Успенского, который критиковал женщин за отсутствие подробных описаний чувств, испытываемых во время родов[1336].

Во-вторых, важно и то, что изображение родильного акта и сопутствующих ему эмоциональных переживаний свидетельствовало в пользу изменявшегося гендерного порядка: в обществе стала доминировать идеология «обособленных сфер». Женское пространство, несмотря на процессы эмансипации, стало ассоциироваться исключительно с домом и материнством, к чему так неистово стремились создатели образа «идеальной матери». Концепты детоцентристской семьи, «сознательного материнства», развиваемые в экспертном и публицистическом дискурсе пореформенной России, способствовали тому, что женщины из образованных слоев общества всё больше концентрировались вокруг собственного (женского) антропологического опыта, связанного с деторождением.

Легитимация родового акта в женских нарративах. Депривация себя

На страницах эгодокументов представлены эмоциональные переживания женщин в положении, позволяющие репрезентировать психологический портрет будущей роженицы. Женские переживания беременности воплощали разнообразную и зачастую противоречивую палитру чувств. По мнению современного философа Юлии Кристевой, противоречивость ощущений беременной объясняется прежде всего рождением новой материнской сексуальности в противовес существовавшей женской сексуальности