Человек-да - [14]
его настоящее имя Уэйн. — Эти джентльмены из Австралии должны знать, что мы здесь, в Великобритании,
проявляем живой интерес к их стране.
— Так они же австрийцы, — заметил Уэг.
Я посмотрел на трех наших новых знакомых.
— Вы австрийцы? — заплетающимся языком уточнил я.
Они кивнули.
— Простите Бога ради. Я думал, вы австралийцы. Интересно, и почему я принял вас за австралийцев?
Все пожали плечами.
— Но ведь я рассказываю вам об Австралии и австралийцах почти...
— Двадцать минут, — сказал один из наших собеседников. С австрийским акцентом. Только тогда я
заметил, что на нем футболка с надписью «АВСТРИЯ».
— Да. Двадцать минут, — согласился я. — Что ж, надеюсь, по крайней мере, в ходе нашей беседы вы кое-
что узнали об Австралии. Всего хорошего, ребята. Добро пожаловать в нашу страну.
Мы с Уэгом пошли прочь от австрийцев, двигаясь не спеша, с достоинством, хотя не так-то просто сохранять
достоинство, когда тебя качает из стороны в сторону и ты постоянно натыкаешься на людей. На краю
танцевальной площадки мы остановились.
— Выпьем? — спросил Уэг.
— Да! — почти выкрикнул я, верный данному себе обещанию. — Да, Да, Да!
Каждое свое «да» я сопровождал красноречивым жестом, энергично тыкая пальцем перед собой, хотя Уэг уже
давно ушел к бару.
Вероятно, своей жестикуляцией я привлек к себе внимание мужчины в сомбреро.
Поначалу я принял его за мексиканца, но потом до меня стало медленно доходить, что настоящий мексиканец
вряд ли явился бы в лондонский ночной клуб в сомбреро. Да и усы у него, наверное, были настоящие, а не
приклеенные. Мексиканец с приклеенными усами был бы супермексиканцем, потому что у него были бы
двойные усы, а это круто. К тому же супермексиканец, вероятно, был бы в пончо... Тут я сообразил, что говорю
все это в лицо мужчине в сомбреро.
— Текилы? — вопросом ответил он на мой монолог. Выходит, это был торговец текилой. Мне показалось,
что он вытаскивает кобуру, но это была полная бутыль мексиканской водки. — Фунт за порцию.
За многие годы я развил в себе поразительную способность уклоняться от употребления текилы. Несколько
раз я попадал в пренеприятнейшие ситуации после того, как выпивал эту дрянь, и с тех пор на текилу у меня
была аллергия, — если кто-то мне ее предлагал, я машинально отвечал «нет».
Поэтому я сказал...
— Да!
Мужчина в сомбреро налил мне глоток. Я выпил.
— Еще?
Вид у меня был уже не очень жаждущий.
— Да, — ответил я — без былого энтузиазма в голосе. В животе у меня неприятно закрутило. Честно говоря,
я был уверен, что уже выпил достаточно. Но игра-то велась по другим правилам. Я опрокинул в себя вторую
порцию и улыбнулся мексиканцу, мысленно веля ему удалиться. Он отскочил от меня, как ошпаренный — то
ли мысли мои прочитал, то ли подумал, что я намерен наброситься на него с кулаками.
Я попытался сфокусировать взгляд на танцевальной площадке. То, что я увидел, мне показалось забавным. И
я вдруг проникся глубоким убеждением, что сам я замечательный танцор, — во всяком случае, ничуть не хуже, чем та леди в синей кофточке или та, что в зеленой. А они обе танцевали просто здорово. Особенно та, что в
синем. Она была великолепна. Но мне в подметки не годилась. Может, раззадорить ее на танец с раздеванием?
Она, вне сомнения, знает, что делает — отменно работает руками, ногами, головой и прочими частями тела, —
хотя хорошая физическая форма, отменная координация движений и, возможно, классическая подготовка,
пожалуй, ее не спасут: с моим артистическим талантом тягаться трудно. Я был абсолютно уверен, что способен
безупречно исполнить все те движения, которые демонстрировала она. Но, в отличие от обученных танцоров, я
не ограничивал себя «условностями» — не боялся нарушать правила. По-видимому, я испугал леди в синем и
ее подругу в зеленом, и даже, похоже, их рослого приятеля — того, что не сводил с меня глаз и теперь прямой
наводкой шел ко мне. Наверное, он идет ко мне, чтобы сообщить: они все знают, что я думаю и что я прав:
воистину я — Король Танца. Не исключено, что потом мы все вместе отправимся к ним домой, и я покажу им
некоторые свои движения, и мы подружимся, и...
— Ты чего пялишься на мою девушку? — спросил верзила, неожиданно оказавшись у меня перед носом.
Вид у него был не очень довольный.
— У? — радостно промычал я.
— Ты на мою девушку пялишься?
Я улыбнулся, пытаясь незаметно сглотнуть текильную отрыжку.
— Я пялюсь на твою девушку? — переспросил я, надеясь, что произнес это дружелюбным тоном.
Верзилу мой вопрос не позабавил.
Внезапно я понял, что он настроен серьезно. Инстинкт подсказывал мне, что нужно ответить «нет». Что бы он
ни предположил. Это явно был не тот случай, когда следовало соглашаться.
— А которая твоя девушка? — спросил я, выражая готовность провести детальное расследование, дабы
уладить недоразумение.
— В синей кофте, — ответил верзила.
A-а. Она.
— Вы с ней очень подходите друг другу, — попытался я сгладить неловкость.
— Так ты на нее пялишься?
Вот привязался. Каждая клеточка моего существа требовала, чтобы я помирился с этим человеком, разуверил
его и пошел прочь, но я ведь смотрел на нее... и потом, я все равно уже знал, что мне придется сказать... что, по-
«Шарлотт-стрит» — новое произведение Дэнни Уоллеса — книга-сенсация, которую назвали «одной из самых ярких книг всех времен»! Ей посвящен специальный выпуск газеты «London Now». Пресса предсказывает ей судьбу мирового бестселлера. С чего же все начинается? С девушки. С прелестной незнакомки, которой Джейсон, журналист-фрилансер, помог положить багаж в такси на Шарлотт-стрит… и влюбился. С любовью не шутят, как говорили классики. Джейсону очевидно — он должен найти эту девушку во что бы то ни стало. Без нее ему просто жизнь не мила.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.