Человек-да - [13]
— Ну да, — сказал я. — А что, большой коала... в этом есть смысл. Коалы водятся только в Австралии.
— Да, Большой Коала, — рассмеялась Лиззи. — Наша гордость и слава. У нас даже есть Гигантский Нед
Келли9.
— Надо же, — восхитился я. — Гигантский Нед Келли. Хотел бы я посмотреть на него.
— А ты заведи себе австралийку, — посоветовала Лиззи и улыбнулась, от чего во мне что-то будто...
запузырилось.
Да. Запузырилось. Заткнись.
— Пожалуй, — сказал я и невольно покраснел.
И до меня вдруг дошло, что я веду себя так, словно мы с Лиззи только что познакомились. Дело в том, что у
меня и впрямь было такое ощущение. В действительности мы уже знакомы несколько месяцев, но только как
друзья друзей. Лиззи встречалась с одним моим приятелем, но мы с ней никогда тесно не общались, толком не
знали друг друга. У каждого из нас всегда были какие-то свои дела, мы находились в разных местах, с разными
людьми. И я неожиданно понял, что совершенно не знаю ее. И так же неожиданно понял, что хотел бы ее
узнать.
— Так что бы ты придумал? — спросила она. — Если б хотел создать нечто громадное, — то, что я могла бы
сфотографировать?
Я задумался. Нужно назвать что-то интересное и стоящее. Подобные вопросы девушки задают, когда хотят
проверить тебя на вшивость. Это своего рода психологический тест. Если я скажу, что придумал бы «милого
большого щенка», это будет достойный ответ. А например, «огромный нож» или «улыбающаяся красотка»...
ну... такие вещи девушке вряд ли придутся по вкусу.
А что нравится девушкам? И что из того, что нравится девушкам, нравится мне?
— Я... пожалуй... — замямлил я, силясь придумать нечто такое, что пришлось бы по душе девушке, —
...ребенка.
Взгляд Лиззи, обращенный на меня, ничего не выражал.
— Ребенка? — скучным голосом переспросила она.
Я понял, что опростоволосился. Лиззи сразу сообразила, почему я остановил свой выбор на ребенке. Потому
что, в моем представлении, это то, что хотела бы услышать девушка. Нужно как-то исправлять ошибку.
Придумать другой ответ.
— Постой, ты не так поняла. Это был бы не просто ребенок.
— А какой? Два в одном? Ребенок-открывалка для бутылок?
— Нет. Это был бы особенный ребенок.
Лиззи вскинула брови, ожидая моих объяснений.
Ура, есть!
— Китайчонок.
Брови Лиззи взлетели еще выше. Я не поверил своим глазам. Думал, только в мультиках так бывает.
— Китайчонок, — повторила она.
— Громадный китайчонок, — поправил я ее.
— Извини. — По-моему, тон у нее совсем не виноватый. — Значит, громадный китайчонок?
Лиззи не ослышалась. Я и в самом деле так сказал. Интересно, какого черта?
— Точно, — уверенно подтвердил я, будто сообщил ей взвешенное решение. — Г ромадный китайчонок.
— Так почему ты остановил свой выбор на громадном китайчонке? — спросила она. Мне хотелось
надеяться, что в ее голосе прозвучало мягкое удивление, но в принципе подобным тоном обычно опытный врач
разговаривает с неполноценным ребенком.
— Ну... китайчата — такие очаровательные малыши. Что может быть прелестнее? — ответил я, считая, что
глаголю истину. — То есть, конечно, китайцы вообще милый народ. Только не думай, будто я отношусь к ним
свысока...
Лиззи сложила руки на груди.
— Я просто хотел сказать, что китайчата — милые дети... И...Э... пожилые китайцы, если подумать, тоже
милы. Но... знаешь... если честно, все, что между ними, в расчет можно не принимать...
Черт, совсем запутался. Ну ничего, все еще можно исправить.
— Ты только представь, — продолжал я. — Люди со всех концов света будут приезжать, чтобы посмотреть
на моего громадного китайчонка.
ЛЮДИ СО ВСЕХ КОНЦОВ СВЕТА БУДУТ ПРИЕЗЖАТЬ, ЧТОБЫ ПОСМОТРЕТЬ НА МОЕГО
ГРОМАДНОГО КИТАЙЧОНКА? Что за бред?
Я внезапно замолчал и уткнулся взглядом в свой бокал.
— Хм... ну, думаю, если б... — заговорила Лиззи.
Я так и не узнал, что она думала. Потому что рядом неожиданно возник Роан с банками пива и миской мелкой
моркови в руках. Он подсел к нам, и мы стали говорить о Лондоне и Австралии и о том, что Лиззи стремится
поскорее вернуться домой. И больше за весь оставшийся вечер о громадном китайчонке не было произнесено
ни слова.
В сущности, о нем никто не упоминал до конца года.
Часы показывали двадцать минут четвертого утра. Мы с Уэгом были пьяны в стельку.
Сидели в углу какого-то клуба в Сохо — Бог знает, как мы там оказались — и болтали с тремя
австралийцами, проводившими в Лондоне свой отпуск. Я использовал все свои познания об Австралии, чтобы
произвести на них впечатления.
— Значит, у вас есть Большие Ананасы, да? — говорил я. — И Большая Креветка. А еще Гигантский Нед
Келли.
Австралийцы тупо смотрели на меня.
— Ну... скульптуры, которые у вас всюду стоят. Вы же, наверное, их видели. Большая Бочка и Большой
Комар? Большой Червь? Большой Апельсин? Я в вашей стране никогда не был, но мне их фотографии
показывала одна девушка, с которой я встречался. Это потрясающе.
Их лица по-прежнему ничего не выражали. Я решил, что, по-видимому, назвал мало Громадин. Поэтому стал
перечислять дальше.
— Большая Банка. Большая Треска. Большая Морковь. Б...
— Большой Нудный Придурок, — добавил Уэг. Все рассмеялись.
— Я веду речь об австралийской культуре, Уэг. — В данный момент он меня раздражал, поэтому скажу, что
«Шарлотт-стрит» — новое произведение Дэнни Уоллеса — книга-сенсация, которую назвали «одной из самых ярких книг всех времен»! Ей посвящен специальный выпуск газеты «London Now». Пресса предсказывает ей судьбу мирового бестселлера. С чего же все начинается? С девушки. С прелестной незнакомки, которой Джейсон, журналист-фрилансер, помог положить багаж в такси на Шарлотт-стрит… и влюбился. С любовью не шутят, как говорили классики. Джейсону очевидно — он должен найти эту девушку во что бы то ни стало. Без нее ему просто жизнь не мила.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.