Чел. Роман - [77]

Чел переворачивает Чарли на спину и накрывается одеялом с головой погружая их в пустоту, тьму и бездну, в дух бесплотный, в свет не то ее близких глаз, не то далеких звезд, в небо над ним и землю под ней, в ее воды и его твердь, в ее нежность травы и его стойкость дерева, в ее лунную дорожку и его солнечный блик, в ее день и его ночь, в ее утро и его вечер, в ее шрамы и его гладкость, в ее лысину и его волосы, в их бывшие недели и месяцы, в их неслучившиеся годы, в их единую душу, в рыб, птиц зверей, тщетно плодящихся, в их образ и подобие, в мужчину и женщину, в их мнимую власть и реальную пищу, в им подаренный сад, в их простую ошибку, в их наказание, в их боль и кровь, в их незаметную жизнь и всем известную смерть, в безвидность, в начало, в слово…

Одеяло сбрасывается. Чел с Чарли вываливаются из одеяльного кокона. Густой пар от тел тает на высоте поднятой руки Чела. Чарли поднимает планку, демонстрируя неснятые «белочки». Чел при виде их закрывается ладонями и трясется от смеха. Чарли опускает ноги и толкает смеющегося в бок. На третьем ударе Чел захватывает ноги Чарли и тянет ее за собой, сначала на свою сторону кровати, а потом и вовсе на пол. Чарли тщетно, скорее играя, пытается вырваться и, только оказавшись на самом краю постели, одним резким движением вырывается. Вскакивает на кровати, снимает носки и запускает одним из них в Чела. Промахивается. На втором отчетливо щелкает дверной замок. Чел бросает Чарли одеяло, она в ответ – подобранные с подушки его трусы. На ходу надев их, Чел успевает оказаться у двери на третьем щелчке. Он бросает взгляд на Чарли, спрятавшуюся под одеяло. Нога в носке торчит – и как раз в сторону двери. А так можно подумать, что одеяло просто скомкано. Исправлять некогда. Будь что будет. Дверь приоткрывается – и Чел видит бабушку. Он останавливает дверь ногой. Просвет в двадцать сантиметров не позволяет заглянуть в комнату. Стараясь оставаться спокойным, Чел докладывает:

– Бабушка, все хорошо. Температура падает.

Тянет пустым носом и добавляет скороговоркой:

– Вот, нос прошел. И горло. Только першит чуть-чуть. А у тебя ключ откуда? Может, оставишь?

Бабушка дослушивает до конца и протягивает из темноты коридора тарелочку с плиткой шоколада. Затем она чуть наигранно бьет себя по лбу – забыла дескать, старая дура – и, опустив руку в карман халата, кладет поверх первой плитки вторую. Подмигивает – наличие такого жеста в арсенале бабушки Чел и не предполагал – и указывает ключом в сторону комнаты родителей:

– Выкраден. Не могу. Верну, – объясняет бабушка шепотом и медленно удаляется.

Последнее, что видит Чел, прежде чем прикрыть дверь, это легкий brisé, pas вперед в идеальную пятую позицию, который бабушка, пересекая холл, исполняет пару раз, насвистывая по ходу дела «Di si felice innesto»70.

Закрыв дверь, Чел сразу понимает, что бабушка совершила серьезную ошибку, которая сводит на нет всю ее конспирацию. Она не закрыла дверь. И с утра именно ему, а не бабушке придется объяснять, почему дверь открыта. Конечно, можно просто сказать:»

Не знаю, спал…» Да и бабушка, конечно, должна выступить в его защиту. Но тогда почему она теперь так скрывается? И вообще, как она узнала, что Чарли здесь? Это подмигивание. И эта вторая плитка шоколада. Да что там вторая! Первая! Бабушка ни разу за все время ни с кем не поделилась. А тут такая щедрость… В других комнатах вроде бы никакого движения. Значит, дело не в шуме. Тогда в чем?

С нерешенным вопросом Чел возвращается к постели и щекочет Чарли пятку. Она прячет ногу под одеяло и почти синхронно выглядывает из-под него с другого конца. Поняв, что никто так и не вошел, Чарли раскрывается по пояс и, заметив тарелочку в руках Чела, тянет носом. Чарли показывает на шоколад и рисует в воздухе вопросительный знак. Он показывает бабушку на языке жестов – еще один из немногих возможных для него знаков. О бабушке Чарли наслышана, так же как и о шоколаде, и потому крайне удивлена.

– Ты… Я… – показывает она. – Как? – вновь рисует Чарли вопрос.

Чел пожимает плечами и забирается в постель. Они ложатся на живот поперек кровати. Чел протягивает Чарли плитку. Надкусив свою, он разводит руками:

– Не знаю.

Услышать их бабушка действительно не могла. Ее комната наиболее удалена от комнаты Чела. Да и остротой слуха бабуля не отличается. Годы заметно сказались на ее глазах и ушах, но, что характерно, не на ногах. В чем Чел минуту назад лишний раз убедился.

«Может, просто проходила мимо? – предполагает он, но сам же себя опровергает:

– И что? Что это меняет? Полуметровые стены. Одеяло, опять же. Да, и не было шума. Положим, она просто зашла подбодрить внука. Но почему посреди ночи? Я не первый раз в жизни болею. Она явно знала, что я не один, и поняла это не в тот момент, когда дверь открылась…»

Чел в задумчивости кусает плитку второй раз и замечает, что Чарли почти уговорила свою. Никакого почтения к невиданному подарку она не испытывает, а просто хочет есть. Еще бы! До встречи с ним у нее было девять этажей и отнюдь не вниз на лифте. Чел корит себя за беспечность. Он вскакивает и переносит на постель все немногочисленные имеющиеся в комнате калории – три апельсина, пять мандаринов и стограммовую, едва початую чашку липового меда. Добавив ко всему пару литровых бутылок воды, он возвращается со всем найденным богатством на место, захватив по пути стакан. Он только один, других в комнате попросту нет.