Чел. Роман - [75]

На седьмом тоже не спят. И как оказывается, не из-за шестого. Здесь, прежде чем уйти на предпоследний для себя восьмой, Чарли позволяет себе заглянуть внутрь. Как в сказке. Старик со старухой. Мебель их ровесница и старше. Кот-перс на комоде. Аквариум-шар на круглом столе. Золотые рыбки. Увядшие кисти по краям застиранной скатерти. Имперский фарфор вкруг гравированного самовара-груши. Истекшее время желаний…

Чел сползает с кровати и, не выбираясь, из одеяла-«кокона» перекатывается к стопке винила. Пять штук. Ровно на ночь. «Пуритане». «Сомнамбула». «Дон Паскуале». Два варианта.

– Зачем два?

И «Цирюльник».

– Ну, да. Куда ж без него… Нет уж… Вот это… – решает Чел и распаковывает «Пуритан». Ди Стефано и Каллас. Ла Скала.

– Слышали. Знаем.

В оцифровке оба звучат лучше. Она не так забивает его мощную, но безнадежно ровную плоскость своими очаровывающим изгибами. Но и в виниле есть своя соль. Отец прав. Винил – честен. От него не спрячешься. И JDF есть на виниле. Гвоздь в крышке гроба прочих. Его перуанское величество в окружении разноголосых карликов. Чел переносит иглу на четвертую сцену первого акта. Его недавний провал. Жутко. Но необходимо. Согреваясь мало-помалу в своем коконе, Чел с первых нот теряет из виду оркестр, затем хор и солистку.

– Пока-пока, худющая Машутка… – шепчет Чел на прощание. И вот уже Артуро вопреки либретто радуется в полном одиночестве. Но и его подменили. JDF, не желая никому зла, кланяясь и извиняясь, сгоняет с места беднягу Ди Стефано в его последнюю несчастную Кению. И потолок уже не так близко. Пол колышется приятным вибрато. В окно стучат…

– В окно?

Чел поднимает иглу с вращающегося черного круга, который шурша еще двигается по инерции две трети оборота и очарованно замирает.

В окно. В окно. В окно…

Чарли, не слыша стука, осторожничает. Услышать ее должен только он. Свет лампы обнадеживает. В соседних окнах – таких же огромных, в два ее роста – глухо. Но, может, он спит при свете. За все эти месяцы она никогда еще не видела Чела спящим. И не увидит сейчас. Кто как не он должен проснуться и впустить ее. Потом, возможно, ее желание исполнится, но теперь Чарли повторяет стук. Ждет, зачем-то считая про себя до пяти, и стучит более требовательно. После чего кладет испачканные магнезией ладони на стекло и прислоняется к нему лбом, стремясь своими глазами увидеть, что происходит в комнате, и несколько мгновений спустя находит Чела. Прикрытый одеялом как попоной, он движется к окну как малыш – на четвереньках. Чарли очень смешно, но она, все еще боясь издать лишний звук, ограничивается широкой улыбкой, которой и встречает Чела, как только он, достигнув окна, неровно встает на ноги.

Чел, придерживая одеяло на плечах как плащ и еще испытывая легкое головокружение, открывает глаза. Увидев Чарли, он зажмуривается. В момент своего героического перехода от проигрывателя к окну он не успевает ни о чем подумать. Возможность появления Чарли не рассматривается. Она персона нонграта еще после буайбеса. Да, летом Чарли однажды замечает, что его высотка – трасса интересная – по статусу, но по трудности – пустяковая. Чел воспринимает ее слова как болтовню по ходу дела и тут же забывает о них. Теперь этот разговор вспоминается с особой ясностью. Чел прислоняется лбом к стеклу. Чтобы их лица были друг напротив друга, ему приходится присесть. Чарли, не отрывая ладоней от стекла, игриво сдвигается вниз. Чел следует за ней. Чарли опускается на корточки. Челу приходится встать на колени. Чарли ложится. И здесь Чел догоняет ее. Он отпускает одеяло – нет смысла его придерживать – и прикладывает ладони к стеклу…

Лицом к лицу. Ладонь к ладони.

«Чего-то не хватает…» – понимает Чарли и, сложив губы уточкой (летом они часто кормили огарей в парке возле ее дома), целует Чела через стекло. Чел чихает в ответ. Чарли, забыв осторожность, хохочет. Чел чихает повторно, зажимает нос ладонью и грозит Чарли пальцем:

– Тихо!

Чарли закрывает рот ладонями, но зримо продолжает смеяться. На стекле на всем пути – сверху вниз – белая дорожка из магнезии. Чел касается ее пальцем с обратной стороны. Поднимает глаза и только тут до него со всей отчетливостью доходит, как Чарли оказалась на его балконе. Он в ужасе крутит пальцем у виска. Чарли отмахивается:

– Да брось ты.

Чел завороженно качает головой, не соглашаясь с Чарли. Она повторно отмахивается, для убедительности уже двумя руками. Чел же вдруг понимает всю нелепость их теперешнего общения. Они говорят так, будто и эта дверь закрыта на ключ, который забрали родители.

– Так нет же! – едва не кричит он вслух и вскакивает. Запахнувшись одеялом как халатом, Чел дожидается, пока поднимется Чарли, и щелкает замком. Взглянув на Чарли, он задерживает руку на дверной ручке. Чарли меняется в лице. Можно подумать, что она прошла трассу вовсе не для того, чтобы встретиться с ним. Ее руки как ивовые ветви висят вдоль тела и, даже когда Чел открывает дверь, Чарли несколько мгновений колеблется, прежде чем сделать первый шаг.

Сняв скальники и пряча от Чела глаза, Чарли переступает порог. Полумрак скрывает от нее роскошь комнаты, но и то, что удается разглядеть, напоминает Чарли об «облаке» с шестого этажа. Обои-гобелены, словно пришедшие сюда на ночь из картинной галереи. Дорогущая мебель – реально деревянная, а не пластико-фанерная, как в ее комнате. На потолке какая-то совершенно феерическая, вероятно, хрустальная люстра, переливающаяся огнями и слепящая даже в выключенном состоянии. Уходя от неприятного света, Чарли избавляется от пытки скальников, снимая их двумя быстрыми натренированными движениями. Под ногами оказывается какой-то невозможно мягкий и нежный ковер. В его ласкающем ворсе ступни Чарли тонут по самые щиколотки. Она с наслаждением топчется на месте, разворачивается к Челу и смотрит на него, как ему кажется, несколько потерянно и даже испуганно. Он, не до конца еще понимая ее ощущения, закрывает дверь и прислоняется к ней спиной. Одним из немногих возможных для себя жестов ее языка спрашивает: