Чел. Роман - [76]

– Что?

Чарли не отвечает сразу. Она еще раз осматривается, покружившись на месте. А вернувшись в исходное положение, до боли знакомым ему движением, показывает Челу язык. Он без задержки отвечает ей тем же. Чарли улыбается и празднично-протяжным движением бросает скальники на диван-«чипендейл», мастерски попадая на самую середину.

Чел отслоняется от балконного окна и шагает к Чарли. Она не хочет покидать ковер, но и не может остаться на месте. Решение компромиссное. Ковер крошечный – метр на полтора. Больших размеров не позволяет семейная ненависть к пыли. Чарли движениями ступней пытается, и относительно небезуспешно, сантиметр за сантиметром двигаться вместе с ковром по паркету. Чел замирает с протянутыми к Чарли руками в каких-то сантиметрах от нее. Не сразу уяснив смысл танца, устроенного Чарли, он воспринимает его как очередную шутку. Но вскоре он понимает, в чем дело. Пошатываясь – от всех этих спусков и подъемов голова кругом – он идет к бельевому ящику и после недолгих поисков обнаруживает искомое. Пуховые носки. Еще один бабушкин раритет, присланный на этот раз дальними родственниками из какой-то забытой уже и чертом северной деревни. В отличие от шоколада носки частями распределяются между членами семьи. Бабушка их вообще не снимает. Одна из причин ее почти бесшумного перемещения по квартире. Другие надевают «белочки» – термин сестер – время от времени. Чел уже и не помнит, когда последний раз пользовался ими. Не знает он, и в какой степени пух действительно беличий. Вероятно, это не более чем фигура речи. Но мягкость и тепло «белочек» незабываема. Это то, что нужно сейчас Чарли. Он хорошо знает, на что похожи ее ступни после «решения» каждой «проблемы». И без того сдавленные обувью, которая на три-четыре размера меньше, под нагрузкой они натираются в сухие бугристые мозоли-наросты. Изуродованные пальцы болезненно скрючены и без помощи рук не выпрямляются. Кажется, что сами по себе они уже и не помнят, что это такое – быть прямыми.

Чел садится перед Чарли на корточки и берет ее правую ступню в ладони. Чарли, властно глядя на него сверху вниз, вопросительно морщится. При виде носков гримаса раздражения на лице Чарли ширится, но она не останавливает Чела. Чарли позволяет себя одеть. Протест исчезает с ее лица уже после первого носка, на втором недовольство сменяется улыбкой. Эффект «белочек» – умиротворяющий покой и тепло, разливающиеся от ног по всему телу. Странно, что родители забыли о нем применительно к Челу. Пусть именно эта пара уже и не его размера – на руку не налезет. Но ведь есть и другие. Бабушкины запасы в этом случае, в отличие от шоколада, практически неисчерпаемы.

Чел рад, что попал с «белочками» в точку, пытается подняться, навстречу улыбке Чарли, но на этот раз равновесие удержать не удается. Если бы не Чарли, которая железной хваткой берет Чела за руки, он так бы и рухнул на спину. Он почти теряет сознание. Чарли перемещает Чела на постель. Она брызгает ему на лицо водой из попавшейся под руку бутылки и осторожно бьет по щекам. Никогда еще Чарли не приходилось приводить кого-то в чувства. Подобные живительные процедуры делались – и неоднократно – в отношение ее самой. Обратное – впервые. Чел приходит в себя, вымученно улыбается и что-то там бормочет. Чарли понимает: даже если бы она не была глуха, сейчас все равно ничего бы не услышала. Она замечает, что Чела начинает трясти. Чарли подбирает сброшенное Челом одеяло и укутывает его словно в спальный мешок по самый подбородок. Ложится рядом, перебирает пальцами его спутанные волосы. Даже такие, немыто-слипшиеся, они кажутся ей чудом. В эти минуты Чел смешно раз за разом чихает и кашляет. Он делает это странно одновременно.

«Чих-кашель», – придумывает Чарли название. Чел виновато улыбается и совсем как малыш забывает вытираться. Впрочем, он так укутан, что не смог бы сделать этого сам при всем желании. Чарли, не имея под рукой платка, вытирает ему сопли и какую-то желтовато-розовую слизь из горла прямо рукой, размышляя:

«И это всё ведь тоже он. И значит – я…»

Спустя пару минут становится понятно, что одеяло не решает проблемы. Чела все больше трясет, и явно не потому, что ему холодно. Пробирающая его от макушки до пяток дрожь где-то у него внутри. Греть его, если и нужно, то по-другому.

Чарли встает, отходит в сторону и легко, с решимостью покорителя вершин, сбрасывает с себя вещь за вещью. Она прячет глаза от все более внимательного взгляда Чела, снисходительно улыбаясь великосветским гобеленам и потолку с лепниной. Они кажутся Чарли совершенно убогими в своем роскошестве. Она позволяет себе мимолетные паузы дважды: на снуде и шапочке. Никогда еще в присутствии другого человека Чарли не снимала их. Даже Чел за все лето не удостаивается этого. Теперь же шапочка и снуд сбрасываются на пол твердыми и уверенными движениям. После секундного раздумья: а не положить ли снятое на ковер? – Чарли оставляет все как есть, на паркете.

«Им не холодно».

Чарли возвращается на постель и, осторожно приподняв край одеяла, забирается под него. Без каких-либо раздумий Чарли ложится на Чела, поначалу вытянувшись что есть силы, словно желая прикрыть его собой полностью, без малейшего остатка. Поняв, что ее роста не хватит для этого, как ни тянись, Чарли обнимает Чела руками и бедрами. И странно – она вдруг ощущает, что теперь ее хватает с избытком на все его огромное для нее в других обстоятельствах тело. Что это не она, а он «мелкий». О, это ненавистное ей выражение, которым Чел частенько именует Чарли! Обнимая Чела, сильнее прижимаясь к нему, Чарли мало-помалу теряет ощущение границ своего тела – неясно, где оно заканчивается и где начинается Чел. Теперь Чарли не просто видит, а чувствует его болезнь всем своим существом. Она проникает в Чарли нутряным жаром и пахучим, кисловатым мужским потом, который покрывает тело Чела, где-то как каплями росы, а где-то сплошной влажной пленкой, которую Чарли вскоре будто впитывает в кромешном пододеяльном жаре. И отдает обратно – с лица Чарли на Чела капает ее ласковая, соленая влага. Чарли целует, забывая вытирать, испачканные соплями и слизью губы Чела и спустя несчитанные никем мгновения ощущает, как его руки вновь обретают силу и смыкаются влажным шелестом на ее мокрой спине.