Чеченское танго - [20]
Поужинали как обычно сухпаем. В этот раз его удалось пополнить соленьями, вареньями и компотами найденными при осмотре квартиры, кроме того, обнаружили несколько флаконов одеколона. Спиртное решили пить для обогрева перед тем как заступать на пост.
Я после еды завалился на кровать, достал сигарету и закурил, наслаждаясь отдыхом. Кулов уселся на небольшой табуретке около печки, он тоже курил и смотрел, задумавшись на огонь пляшущий в печке, над ней он развесил свои портянки. Кузя налаживал светильник — это нехитрое устройство состояло из консервной банки наполненной соляркой и фитиля погруженного в эту солярку. Светильник чадил нещадно, но давал свет. Леха лег спать.
Я докурил сигарету, полез в тумбочку, стоявшую подле кровати и обнаружил в ней несколько книг. Взял одну наугад — "Приключения Тартарена из Тараскона" Альфонса Доде. Устроился поудобнее возле светильника, принялся за чтение, пока не уснул.
— Ма-а-рат, — почувствовал толчок в бок.
— Чего? — не открывая глаз, сонно спросил.
— Не спи-и, а то замерзнешь, — сказал Кулов.
— Не замерзну, — пробурчал Мара.
— По-ошли на по-ост, — тянул свое Кулов.
— Сука, вечно обломишь на самом интересном месте, — я встал и уронил на пол книгу, из которой что-то выпало. Поднял — оказалась фотография. На ней изображена группа юношей и девушек: парни в костюмах и белых рубашках с галстуками, а девушки, в летних платьях, — судя по лицам некоторые, были кавказцами, а другие славянами. На обороте аббревиатура, очевидно, какого-то ВУЗа и надпись "выпуск 1990 года".
— Жили же, как нормальные люди? — удивился я, — чего им не хватало?
— Ну-ка дай, — схватил фотографию Кулов, — Это же уроды, козлы, пули им не хватало, — Сергей разорвал фото и вышел из комнаты.
Я схватил свой АКСУ, напялил каску и, спотыкаясь в темноте, на ощупь пошел не пост. Холод улицы окончательно согнал сон. Кулов уже сидел в баррикаде и смотрел в бойницу. Я обошел баррикаду, вокруг ничего подозрительного не было, справил нужду и присоединился к Сереже.
Улица время от времени освещалась осветительными ракетами, шипевшими и рассыпавшимися в небе. Белый холодный свет от них, на пустынных улицах мертвого города создавал причудливые движущиеся, то растущие, то уменьшающиеся тени.
— Слушай, Серега ты кино американское видел "Миры Стивена Кинга" — так вроде называется, точно не помню.
— Не знаю.
— Там что-то вроде мировой катастрофы случилось, все города порушены, люди почти все убиты.
— Ну и что.
— Так вот все что я здесь видел, мне напоминает тот фильм, и герои фильма мне напоминает нас.
— Как это?
— А вот так все в том фильме не нормальные вроде нас.
— Это точно, — Кулов тоже о чем-то задумался.
Я замерз на ветру, вспомнил об одеколоне, один флакон у меня был с собой.
— Серега, хочешь согреться?
— Хочу.
— Ну, давай, — передал Кулову флакон. Кулов взял пузырек зашел в подъезд зажег спичку и при ее свете определил, сколько в ней жидкости — половина.
— Сафари, — прочитал вслух название Кулов. Отвинтил крышку, держа флакон в вытянутой руке, чтоб запах не донесся, он вздохнул, и резко опрокинул емкость в рот, после нескольких судорожных глотков, он шумно выдохнул. Я тут же принял у него флакон и похлопал друга по спине, он еще несколько раз вздохнул и выдохнул, широко открывая рот.
— Ништяк, — прохрипел, наконец, Сергей.
— Ну, ништяк так ништяк, — я, также вздохнув, сделал несколько глотков — огненная жидкость, ободрала наждаком горло и стрелой воткнулась в желудок, комок подступивший к горлу я проглотил с трудом и задышал как собака. Мы достали сигареты и дружно задымили, пока одеколон не сделал свое дело: тепло умиротворяюще растеклось по жилам.
— Слушай Марат, знаешь, о чем я мечтаю? — прервал наступившее молчание Кулов.
— О чем?
— Я хочу, чтобы рядом с нами здесь находились сыновья Грачева и Ельцина.
— По-моему, у Ельцина дочура — сказал я.
— Тогда пусть дочка здесь с нами воюет, — заявил Кулов, — вон у чеченов бабы снайперами работают, значит и она сможет.
— Идея конечно, не плохая, только, если бы она здесь была, то наш взвод сейчас сидел бы где-нибудь в тылу.
— Да это все пожелания, сейчас Ельцин наверно выслушивает доклад Паши. Дескать одним то десантным полком не получается воевать, солдатики-то у нас хреновые.
— Точно, а Ельцин ему: ничего, Пашенька, не горюй Россия большая, бабы нарожают нам бойцов. А пока вот выпей-ка со мной за победу русского оружия.
Наступило молчание. Кулов тяжело вздохнул и сказал:
— Знаешь, мне страшно я боюсь умирать.
Мне тоже было страшно, но этот страх ушел куда-то в подсознание и сидел там как бы постоянно говоря: "Сейчас. Нет не сейчас, чуть попозже, но обязательно". Но я решил не говорить об этом другу.
— Да, ладно, не ссы, дембельнемся. на гражданке погуляем.
— Нет, я чувствую!
— Дурак, что ты можешь сейчас чувствовать. Не расслабляйся, расслабишься, словишь пулю. Такие мысли только притягивают смерть.
— Сам ты дурак. — Кулов отвернулся.
Я почувствовал себя виноватым. А ведь когда-то сам хотел попасть на войну. Теперь понял что это мальчишество, здесь это сразу понимаешь. Я попытался неуклюже загладить свои слова:
— Серый, плюнь. Все рано или поздно умрем, может быть, смерть с автоматом даже лучше такой жизни.
Книга составлена из очерков о людях, юность которых пришлась на годы Великой Отечественной войны. Может быть не каждый из них совершил подвиг, однако их участие в войне — слагаемое героизма всего советского народа. После победы судьбы героев очерков сложились по-разному. Одни продолжают носить военную форму, другие сняли ее. Но и сегодня каждый из них в своей отрасли юриспруденции стоит на страже советского закона и правопорядка. В книге рассказывается и о сложных судебных делах, и о раскрытии преступлений, и о работе юрисконсульта, и о деятельности юристов по пропаганде законов. Для широкого круга читателей.
В настоящий сборник вошли избранные рассказы и повести русского советского писателя и сценариста Николая Николаевича Шпанова (1896—1961). Сочинения писателя позиционировались как «советская военная фантастика» и были призваны популяризировать советскую военно-авиационную доктрину.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу известного советского писателя И. Герасимова «На трассе — непогода» вошли две повести: «На трассе — непогода» и «Побег». В повести, давшей название сборнику, рассказывается о том, как нелетная погода собрала под одной крышей людей разных по возрасту, профессии и общественному положению, и в этих обстоятельствах раскрываются их судьбы и характеры. Повесть «Побег» посвящена годам Великой Отечественной войны.
Книга написана офицером-комбатом, воевавшим в Афганистане. Ее сила и притягательность в абсолютной достоверности описываемых событий. Автор ничего не скрывает, не утаивает, не приукрашивает, не чернит. Правда, и только правда — суровая и беспощадная — лежит в основе командирских заметок о пережитых событиях. Книга рассчитана на массового читателя.
В документальной повести рассказывается о москвиче-артиллеристе П. В. Шутове, удостоенном звания Героя Советского Союза за подвиги в советско-финляндской войне. Это высокое звание он с честью пронес по дорогам Великой Отечественной войны, защищая Москву, громя врага у стен Ленинграда, освобождая Белоруссию. Для широкого круга читателей.