Чеченское танго - [20]

Шрифт
Интервал

Поужинали как обычно сухпаем. В этот раз его удалось пополнить соленьями, вареньями и компотами найденными при осмотре квартиры, кроме того, обнаружили несколько флаконов одеколона. Спиртное решили пить для обогрева перед тем как заступать на пост.

Я после еды завалился на кровать, достал сигарету и закурил, наслаждаясь отдыхом. Кулов уселся на небольшой табуретке около печки, он тоже курил и смотрел, задумавшись на огонь пляшущий в печке, над ней он развесил свои портянки. Кузя налаживал светильник — это нехитрое устройство состояло из консервной банки наполненной соляркой и фитиля погруженного в эту солярку. Светильник чадил нещадно, но давал свет. Леха лег спать.

Я докурил сигарету, полез в тумбочку, стоявшую подле кровати и обнаружил в ней несколько книг. Взял одну наугад — "Приключения Тартарена из Тараскона" Альфонса Доде. Устроился поудобнее возле светильника, принялся за чтение, пока не уснул.

— Ма-а-рат, — почувствовал толчок в бок.

— Чего? — не открывая глаз, сонно спросил.

— Не спи-и, а то замерзнешь, — сказал Кулов.

— Не замерзну, — пробурчал Мара.

— По-ошли на по-ост, — тянул свое Кулов.

— Сука, вечно обломишь на самом интересном месте, — я встал и уронил на пол книгу, из которой что-то выпало. Поднял — оказалась фотография. На ней изображена группа юношей и девушек: парни в костюмах и белых рубашках с галстуками, а девушки, в летних платьях, — судя по лицам некоторые, были кавказцами, а другие славянами. На обороте аббревиатура, очевидно, какого-то ВУЗа и надпись "выпуск 1990 года".

— Жили же, как нормальные люди? — удивился я, — чего им не хватало?

— Ну-ка дай, — схватил фотографию Кулов, — Это же уроды, козлы, пули им не хватало, — Сергей разорвал фото и вышел из комнаты.

Я схватил свой АКСУ, напялил каску и, спотыкаясь в темноте, на ощупь пошел не пост. Холод улицы окончательно согнал сон. Кулов уже сидел в баррикаде и смотрел в бойницу. Я обошел баррикаду, вокруг ничего подозрительного не было, справил нужду и присоединился к Сереже.

Улица время от времени освещалась осветительными ракетами, шипевшими и рассыпавшимися в небе. Белый холодный свет от них, на пустынных улицах мертвого города создавал причудливые движущиеся, то растущие, то уменьшающиеся тени.

— Слушай, Серега ты кино американское видел "Миры Стивена Кинга" — так вроде называется, точно не помню.

— Не знаю.

— Там что-то вроде мировой катастрофы случилось, все города порушены, люди почти все убиты.

— Ну и что.

— Так вот все что я здесь видел, мне напоминает тот фильм, и герои фильма мне напоминает нас.

— Как это?

— А вот так все в том фильме не нормальные вроде нас.

— Это точно, — Кулов тоже о чем-то задумался.

Я замерз на ветру, вспомнил об одеколоне, один флакон у меня был с собой.

— Серега, хочешь согреться?

— Хочу.

— Ну, давай, — передал Кулову флакон. Кулов взял пузырек зашел в подъезд зажег спичку и при ее свете определил, сколько в ней жидкости — половина.

— Сафари, — прочитал вслух название Кулов. Отвинтил крышку, держа флакон в вытянутой руке, чтоб запах не донесся, он вздохнул, и резко опрокинул емкость в рот, после нескольких судорожных глотков, он шумно выдохнул. Я тут же принял у него флакон и похлопал друга по спине, он еще несколько раз вздохнул и выдохнул, широко открывая рот.

— Ништяк, — прохрипел, наконец, Сергей.

— Ну, ништяк так ништяк, — я, также вздохнув, сделал несколько глотков — огненная жидкость, ободрала наждаком горло и стрелой воткнулась в желудок, комок подступивший к горлу я проглотил с трудом и задышал как собака. Мы достали сигареты и дружно задымили, пока одеколон не сделал свое дело: тепло умиротворяюще растеклось по жилам.

— Слушай Марат, знаешь, о чем я мечтаю? — прервал наступившее молчание Кулов.

— О чем?

— Я хочу, чтобы рядом с нами здесь находились сыновья Грачева и Ельцина.

— По-моему, у Ельцина дочура — сказал я.

— Тогда пусть дочка здесь с нами воюет, — заявил Кулов, — вон у чеченов бабы снайперами работают, значит и она сможет.

— Идея конечно, не плохая, только, если бы она здесь была, то наш взвод сейчас сидел бы где-нибудь в тылу.

— Да это все пожелания, сейчас Ельцин наверно выслушивает доклад Паши. Дескать одним то десантным полком не получается воевать, солдатики-то у нас хреновые.

— Точно, а Ельцин ему: ничего, Пашенька, не горюй Россия большая, бабы нарожают нам бойцов. А пока вот выпей-ка со мной за победу русского оружия.

Наступило молчание. Кулов тяжело вздохнул и сказал:

— Знаешь, мне страшно я боюсь умирать.

Мне тоже было страшно, но этот страх ушел куда-то в подсознание и сидел там как бы постоянно говоря: "Сейчас. Нет не сейчас, чуть попозже, но обязательно". Но я решил не говорить об этом другу.

— Да, ладно, не ссы, дембельнемся. на гражданке погуляем.

— Нет, я чувствую!

— Дурак, что ты можешь сейчас чувствовать. Не расслабляйся, расслабишься, словишь пулю. Такие мысли только притягивают смерть.

— Сам ты дурак. — Кулов отвернулся.

Я почувствовал себя виноватым. А ведь когда-то сам хотел попасть на войну. Теперь понял что это мальчишество, здесь это сразу понимаешь. Я попытался неуклюже загладить свои слова:

— Серый, плюнь. Все рано или поздно умрем, может быть, смерть с автоматом даже лучше такой жизни.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.