Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1 - [57]

…Зам. главного врача Петр Костюченко понял, что отвечающим за страну не до них: у крупных политиков большая стратегия, и не мало еще людей положат, прежде, чем чего-то решат и чего-то добьются. У него стратегия другая, — ему надо спасти больницу с заложниками, и для него не имеет значения, что скажут в Галифаксе (туда слинял Ельцин), как оценят эти действия Дудаев, что подумают в России, как чихнет Запад и что будет с ним самим.

— Белый флаг — попросил он. — Кто со мной?

— Я! Я! — Вера Чепурина, хирург, испугалась, что ее опередят. И они пошли. Стрелять продолжали. Они шли, не пригибаясь…

— Петрович, я здесь! — окликнул его стоявший в оцеплении военных главврач «скорой помощи» Глямшин. — Питание детям привезли, действуем дальше.

Но Костюченко не слышал — спешил к машине. Вместе с Чепуриной они поехали в администрацию. С ними был белый флаг, молящий о милосердии.

В администрации заседал специально созданный оперативный штаб. Взглядом врача он заметил, что все устали, осунулись. Глухо сказал: «Басаев требует пресс-конференцию, иностранных журналистов. Если к четырем часам не соберете десять журналистов, он расстреляет пятерых заложников». Сидевшие перед ним молчали.

— Будем искать журналистов? — наконец проговорил Коваленко, глава администрации.

— А чего искать? — встрепенулся Костюченко. — Они там, задержаны постами, только дать команду пропустить — и тут же будут. Людей же расстреляют!

Члены штаба молчали. Костюченко понял, что здесь ничего не решали, решали в Москве, а там про пятерых обреченных не знали! «Звони в Госдуму, звоните Черномырдину, я уговорю Басаева дать нам еще время. — Снова к Басаеву и снова в администрацию.

— Алло! Госдума! Из Буденновска, из больницы зам. главврача Костюченко. Алло, алло! Госдума, слышите? Что?».

— Разъединили! Как разъединили?! — срывающийся голос телефонистки: «Петр Петрович, не соединяется, не соединяется?..» И снова к Басаеву, и снова в штаб. Еще час в запасе, всего один час. Телефон Черномырдина есть только у Ковалева. Он назвал номер телефона. В Москве отвечали, что Виктор Степанович разговаривает с Гайдаром. Вам позвонят.

— Это из Буденновска! Это из Буденновска! — орал Костюченко, он боялся, что его не слышат. В трубке короткий зуммер: занято, занято, занято.

И снова к Басаеву, и снова в штаб: где журналисты? Осталось полчаса. Где журналист?

Он убедился, что штаб ничего не решал, и Москва не решала.

Он нашел журналистов. Их было не десять, а тридцать корреспондентов. И в них тоже недавно стреляли по принципу чеховской пьесы: если в первом акте есть заряженное ружье, то в последнем действии оно стреляет. Стоявший недалеко от журналистов БТР с упертым в землю орудийным жерлом вдруг выстрелил. Взметнулся столб пламени из осколков, взрывной волной ударил в спину. Одну журналистку убило сразу, кого-то контузило.

…Когда наконец пресс-конференцию позволили и журналисты вбежали на территорию осажденной больницы, четверо расстрелянных лежали на цветочной клумбе посреди двора. Пятой намеченной жертвой была женщина, и в последний момент бандиты отшвырнули ее в сторону. Рядом с летчиками, которые шли безоружными на помощь городу и, будучи смертельно раненными, были снова расстреляны, на цветочной клумбе лежал муж медсестры Тани Дувакиной. Он накануне пробрался в обложенную со всех сторон больницу, чтобы найти жену. Теперь он уже ничем не мог помочь Тане, и смерть его и лежавших заложников легла на совесть Москвы. Известно, какая совесть у тех, кто играет людскими судьбами так же легко, как клянется в своей любви к народу. Говорить и клясться — не стоять в окнах под пулями живым «щитом», прикрывая террористов…»

Москаленко сидел в кресле, кутаясь в мохнатую простыню, как римский патриций в тогу.

— О, черт! — выругался он. — Виновные наказаны. Ельцин распрощался с министром Ериным, руководителем федеральной службы безопасности Степашиным, вице-премьером Егоровым, главой администрации Ставропольского края Кузнецовым. Асам как бы ни причем…

— Выходит, военную вакханалию остановил Басаев? — Наташа вся изогнулась в вопросе.

— Увы!.. Черномырдин и Басаев привели «нападающих» и «защитников» к мирным переговорам. А Шамиль Басаев уже вырос до Робин Гуда с гранатометом. Вкус крови его опьянил. Между тем правозащитник Ковалев собирал ему подписи за амнистию. Ельцин и Дудаев, понимаешь, теперь зачинщики бойни… Наверное, уж им история мандат на амнистию не выдаст… Что они оставят людям после себя? Отчуждение, страх, месть и злобу в Чечне, которые круто замешаны этими «отцами народов» на годы, десятилетия. Я уже не говорю о разрухе.

— Полдня тараторит радиостанция. Солидный материал собрали. Шпарят ребята не взирая на лица… И никто не глушит? — Наташа кивнула в сторону приемника с видом заговорщика.

— Гм, гм, — басовито кашлянул Игорь, и в глухих раскатах его голоса можно было уловить приличествующие случаю сочувствие. — Поразительно! И ни с того, и ни с сего, с бухты-барахты клепают фактуру, а делают поэтапный, глубочайший анализ «кровавого» балагана, иначе по Шахраю — «государственного принуждения…»

— Ни фига не пойму, как можно было в Буденновске открывать ураганный огонь по родильному отделению? Там же лежало сто женщин, уже родивших и беременных? — в тон ему спросила Наташа. — Начался обстрел, и люди Басаева отвалили вглубь помещений, предоставив русским орудиям рвать и кромсать живую массу, превращая ее в кровавое месиво. Кто за это ответил? Ельцин, давший наказ Ерину применить все-таки силу? Нет. Он свалил все грехи на исполнителей…