Чайльд Гарольд - [31]

О, Цезарь, где же лавр твой? Плющ сломив,

Растущий вкруг колонны погребальной,

Сплетите мне скорей венок прощальный…

Что высится вон там, передо мной?

То гимн веков, то столп их триумфальный

Все губит время острою косой:

Где прах Траяна был, там Петр царит святой.[219]

СХІ.

И, утопая в голубом эфире,

Вознесся к небу пышный мавзолей.

Родился ль дух Траяна в звездном мире,

Последнего героя римских дней,

Держателя подвластных областей,

Что вслед за ним спешили отложиться?

Как Александр, не лил он кровь друзей,

Не допускал в разгуле помрачиться

Свой благородный дух. За то в веках он чтится.[220]

CXII.

А ты, скала триумфа,[221] где народ

Приветствовал своих вождей счастливых,

Утес Тарпейский, верности оплот!

Могилой был надежд честолюбивых

Скачек с тебя. Добычу дней бурливых

Герои здесь слагали каждый раз.

Мятежный дух столетий молчаливых

Заснул внизу… Вот форум. Посейчас

Там Цицерона жив еще звенящий глас.

СХІІІ.

О, мятежей, свободы, славы поле!

Здесь страстью Рим горел живей всего,

От первых дней, до дней, когда уж боле

Не оставалось в мире ничего

Достойного желания его.

Но продала, анархией объята,

Страна свою свободу до того.

Солдат топтал ногами власть сената

Иль голос покупал себе ценою злата.

СХІV.

Но от тиранов, погубивших Рим,

Теперь к тебе, трибун-освободитель,

Петрарки друг, – мы взоры обратим.

О, за позор отчизны грозный мститель,

Риенци, римской доблести носитель![222]

Когда свободы ветхий ствол хранит

Один хоть лист, – пусть как венок лежит

Он над тобой, отважный предводитель…

О, Нума наш! Но смерть героев не щадит.

СXV.

Эгерия! Ты словно добрый гений

Царю единой радостью была

И отдыхом среди мирских волнений

Как нимфа ль ты в мечтах любви жила

Иль средь людей краса твоя цвела

И, полного любовью неземною,

Поклонника достойного нашла?

Кто б ни была ты, с дивной полнотою

Взлелеян образ твой волшебною мечтою.

СXVІ.

Вот твой бассейн. Ковер зеленый мха

Забрызган весь алмазными струями,

Но гладь воды по-прежнему тиха.

И призрак твой с печальными глазами

В пещере той склонился над водами…

Но мраморных вокруг уж нет богов,

Из трещины веселыми скачками,

Не скованный меж каменных брегов,

Ручей сбегает вниз, среди лиан, цветов,

СXVІІ.

Причудливо плющом переплетенных.

Оделись вешним цветом склоны гор,

Мелькают спины ящериц зеленых

И певчих птиц приветствует вас хор,

Стараются цветы привлечь ваш взор;

Чуть ветерок стеблями заиграет,

Меняется капризный их узор…

Зефир фиалок глазки лобызает:

Их нежная лазурь блеск неба отражает.

CXVIII.

Цвела ты здесь, в прелестном уголке,

Эгерия… Твое так сердце билось,

Едва шаги заслышишь вдалеке.

Над вами полночь звездная ложилась,

И рядом с милым тихо ты садилась

И… что ж затем? Был создан этот грот,

Чтоб страсть богини пышно распустилась

В часы свиданий, близ спокойных вод.

Оракул наш, любовь, доселе здесь живет.

СХІХ.

Смешала ль ты, на грудь его склоняясь,

Свой лучезарный дух с его душой?

И, смертною любовью наслаждаясь,

Делила ль с ней восторг бессмертный свой?

Могла ль ее ты сделать неземной,

Предупредить ея исчезновенье

И наделить небесной чистотой?

И вырвать прочь тупое пресыщенье,

Презренный плевел сей, восторгов умерщвленье?

CXX.

Мы не жалеем чувств в младые дни;

Родник любви пустыню орошает,

Питая там лишь плевелы одни.

Пленяя взор, скрывают яд они.

Цветок там скорбь в дыханье растворяет,

Несет там смерть древесная смола…

Вот что в долине жизни разцветает,

Где в поисках за счастьем страсть прошла.

Увы, плода небес она там не нашла.

СXXІ.

Любовь, любовь! Чужда земли суровой,

Ты серафим в далеких небесах;

Ты – наша вера; твой венок терновый

Лежит на всех измученных сердцах,

Как светлый дух, ты не мелькнешь в глазах…

Когда мечта твердь неба населяла,

То дивный образ твой она создала,

И никогда разбитую, в слезах,

В часы уныния, ты душу не бросала.

СXXІІ.

Как нас томят, тревожат без конца

Обманчивой фантазии созданья.

Где взял модель ваятель для резца?

В своей душе. И тщетны все старанья

Найти во вне такие очертанья.

Где юности стыдливые мечты,

Во цвете лет где радость обладанья?

Где этот рай, чьей дивной красоты

Не смеют передать бессильные персты?

СXXІІІ.

Любовь – болезнь; горьки ее кошмары.

Больней нам все ж, когда лекарство пьем.

Одна во след другой спадают чары,

Ничтожность мы кумира сознаем

И видим – все мы выдумали в нем.

Но обаянье все ж владеет нами,

Посеяв ветер – вихрь теперь мы жнем,

И, как алхимик, – сердце лишь мечтами

О золоте полно, а бедность за дверями.

CXXIV.

Уж в юности нам тяжело дышать;

Мы так больны, нас бодрость покидает,

И жажда жжет, и счастья не догнать.

Нас прежняя мечта досель пленяет,

Но поздно, поздно… Рок нас проклинает.

Не все ль равно – богатство, власть, почет?

Их разница имен лишь разделяет.

Все метеором быстрым промелькнет,

А смерть, как дым, огни клубами обовьет.

СXXV.

Немногие здесь цели достигают.

Хоть жажда счастья, встреча, рок слепой

Порой в нас чувство злобы подавляют,

Но, возвратясь бурливою волной,

Вновь овладеет ненависть душой.

И глупый случай, счастью угрожая,

Готовит беды, скрытые судьбой,

Надежды губит, их клюкой толкая

И под ногами в прах их пыльный превращая.

СXXVІ.

Коль жизнь не ложь, зачем же суждено

Природою страдать нам так глубоко?

За что греха позорное пятно?

Вот в небесах раскинулся широко