Чаткальский тигр - [136]

А вечером, когда спала жара, Хазратов прихватил с собой огромное блюдо плова, приготовленного Гульбадан, и пожаловал в стационар. Заведующий отделением переговорил со своими коллегами и поместил его в палату-люкс. Хазратов переоделся в полосатую больничную пижаму и лег на кровать, положив на голову холодный компресс и натянув до подбородка простыню. Но едва остался один, отбросил смоченные полотенца и закурил свои любимые — «Золотое руно». Его мысли волей-неволей уносились в Наманган. Ему мерещились потопленные колхозные поля, разрушенные мосты, смытые кишлаки, разгневанные люди, оставшиеся без крова… Не иначе как будут искать теперь виновного. «О Фортуна, не отвернись! Помоги избежать позора! В твою честь я закажу такой пир, какого еще свет не видывал!..»

«Не единожды я выручала тебя. Но слишком тяжела в этот раз твоя вина», — вдруг явственно донесся до Хазратова голос Фортуны.

«Разве я это нарочно? Мы только чуть-чуть поторопились…»

«Признайся же — кто тебя заставлял торопиться?.. Молчишь? Тогда я скажу тебе. Тщеславие. Ты хотел отличиться во что бы то ни стало. И вот что из этого вышло».

«Я не только для себя старался. Для других тоже. Ведь не я один получил награду. Пусть и они отвечают!..»

«Ответят, — сказала Фортуна. — Но ты виновен больше всех. Это из-за твоей халатности разрушены кишлаки, погиб скот, затоплены поля…»

«Пусть простят меня, пусть простят… Я не пожалею денег…»

«Хочешь откупиться? А совесть?.. Тебя не будет мучить совесть? Она ведь неподкупна».

«Совесть… — усмехнулся Хазратов. — На одной совести далеко не уедешь. А если есть деньги…»

«Тогда я тебя сведу с людьми, которых ты оставил без крова. Послушай, что они тебе скажут».

«До-о-о-од!.. Помогите-е-е!..» — завопил Хазратов и проснулся от собственного голоса. Глядь — лежит на больничной койке, а край простыни начал тлеть от горящей сигареты.

— О аллах, убереги меня!.. — взмолился Хазратов, видя в этом дурное предзнаменование, и что есть силы стал колотить ладонью о постель.

XXXIV ДЕВА КРАСНА ЛИЦОМ, ДЖИГИТ — ДЕЛАМИ

Караджан вел машину на одной скорости. Слева, теперь почти на одном с ним уровне, высилась вершина Конгир-Бука, похожая на зеленый шатер в бурых разводах камней и осыпей. Остановить бы сейчас самосвал и побрести к ней, своей вершине, посидеть на теплом камне да выкурить сигарету, обозревая с высоты гигантскую плотину. Но самосвал перегружен и слишком крута дорога. По правую сторону — откос, внизу блестит зеркало воды. Плотина строится, и одновременно заполняется Чарвакское водохранилище. Если при остановке не выдержат тормозные колодки, жди беды…

Караджан поддал газу. Двигатель взревел. Машина вкатилась на спину плотины. Осталось поднять ее всего на пять метров. Тогда она сровняется с Конгир-Бука. Караджан ждет этого дня как праздника. Да и не только он один…

К дощатому складу, где хранятся инструменты, приткнулась, прячась в тени, белая «Волга». В следующее мгновенье Караджан увидел поэта Амира Равнака, расхаживающего с блокнотом в руках между ревущими бульдозерами, в желтом облаке пыли. По пятам за ним, что-то рассказывая, следовал Никаноренко. Караджан остановил машину и подошел к ним. Амир Равнак с головы до ног покрыт пылью, галстук перекошен, даже трудно узнать. Он похудел, кожа на лице задубела от солнца и ветра. Из-под соломенной шляпы на затылке свисают колечками седые волосы.

— Добро пожаловать, дорогой наш поэт-аксакал! — приветствовал его Караджан.

— А-а, салам, салам! Как поживаете, укаджан? — обрадовался Амир Равнак встрече и сердечно потряс ему руку. — Все ли в порядке дома? Здорова ли ваша матушка?

— Благодарю. Мы часто говорим о вас. Как себя чувствует Файзулла Ахмедович?

— Не спрашивайте, дорогой. Наш божа не желал почивать на лаврах пенсионера, хотел в меру сил поработать, но собственный сын подкосил его. Наш божа теперь если день здоров, то два болеет. Сидит дома, никуда не выходя. Но все еще надеется вернуться сюда, на стройку.

— Пусть скорее возвращается. Нам Файзуллы Ахмедовича здорово не хватает. Давно собираюсь проведать его, да некогда. В выходные дни приходится возиться с этой машиной, — Караджан кивнул на громадой возвышающийся в стороне «БелАЗ». — Где надо подвинтить, где подтянуть… Ведь техника и та устает…

— Труд, большой ли, малый ли, одинаково почетен. Надо работать. Вы плотину воздвигаете не словами, как некоторые, а делом!

— Тружусь, как умею, — сказал Караджан и невольно посмотрел на свои руки, в которые въелось машинное масло.

— Мы постараемся в стихах воспеть тех, у кого на руках мозоли! О батырах-созидателях еще наш великий Алишер Навои сказал:

Луны и Солнца они тайны постигнут,

Дворцы семи раев на Земле воздвигнут,

И такими чудесами жизнь наполнят,

Что ахнет бог, себя не помня!..

Вот что значит истинный поэт, — он прямо в наш сегодняшний день глядел! Только таких вот «БелАЗов» — палванов не хватает в его газелях. Прославлять эту технику и батыров, которые на ней работают, он предоставил нам. И мы это сделаем! Обещаю!

— Хорошо, если все это вас вдохновляет!

— Когда настроение хорошее, вдохновение приходит быстро. А если оно не приходит, я спешу сюда, к вам!