Частная жизнь - [27]

А Марта продолжала беседовать с трубкой, вернее с неведомой Мариной, хотя Ковальский был готов поспорить на что угодно и чем угодно поклясться, что он знает, с кем именно она разговаривает.

-- Так что на счет экскурсий?.. Ну, вот! Придумай что-нибудь сама… Как-как?.. Ага, понятно. Ты мне полностью доверяешь…

Ковальский растерялся. Ведь это он, он должен сейчас сидеть и разговаривать с Мариной по телефону. Это ему она должна говорить – «придумай что-нибудь сам», «на твое усмотрение», «я полностью доверяю твоему вкусу»!

Она собирается ехать с Тумановой, и даже не позвонила ему, даже не сказала ни о чем, даже не поставила в известность. «Поставит еще», – тут же оборвал он себя, подумав, что вечером она ему об этом сообщит. Если, конечно, они увидятся. Впрочем, в прошлый раз, когда они с Катькой уезжали на Кипр, она тоже поставила его в известность. И на Катькины каникулы, когда они улетели в Церматт кататься на лыжах, да и вообще в последнее время она никогда и ни о чем его не спрашивала, лишь информировала – да и только. И его, в общем-то, это устраивало. Так что ж теперь-то?

Он смотрел на улыбающуюся Марту и чувствовал, как внутри у него зарождается жгучая ненависть. Он вспомнил, как она отшила его на той рождественской вечеринке, на которой он их познакомил. Тогда она ему понравилась. Он решил поиграть, но они сдружились с Мариной. Что ж теперь-то он так взбесился? Ведь Туманова всего лишь подруга ее? В кои-то веки у его жены появилась подруга… Но он смотрел, как улыбается в трубку Марта, и думал, что не хочет, чтобы они дружили. Ему не нравится эта дружба. Он нутром чувствовал, что это их общение может повредить ему значительно больше, нежели что бы то ни было. Только решительно не понимал – чем.

…У нее еще было два часа, и она по обыкновению заехала домой переодеться и вообще привести себя в порядок. Саша был дома. В последние дни она все чаще и чаще заставала его, когда приходила домой вот так вот – переодеться перед встречей с Мартой.

Она спросила его как-то, все ли у него в порядке, не заболел ли, он ответил односложно, что все нормально. И она больше не задавала вопросов. Захочет, сам скажет.

Он лежал на диване в гостиной в ботинках и даже в галстуке, который был лишь чуть ослаблен. Только пиджак снял. И внимательно наблюдал за ней. Но ей было все равно.

Она еще по дороге решила, что наденет сегодня серую длинную юбку и черную блузку, но никак не могла вспомнить, видела ли ее уже в этом Марта или нет.

-- Марин, поехали куда-нибудь на праздники? – предложил вдруг Саша, когда она в очередной раз проходила мимо.

-- Нет, я не могу. У меня планы, -- равнодушно ответила Марина, и также равнодушно поинтересовалась, -- А с чего это ты вдруг? У тебя рыбалка отменилась? Или охота?

-- Да нет. Просто я подумал, что мы уже тысячу лет никуда вместе не ездили…

-- Нет, я не могу, -- повторила Марина, -- Я уже обещала Тумановой. Извини, дорогой. В другой раз… И вообще, давай потом поговорим. Я тороплюсь. А мне еще голову сушить.

И вышла из комнаты.

Ковальскому стало ужасно обидно. Ненависть к Тумановой, вспыхнувшая вдруг днем, снова захлестнула его.

…А Марта опаздывала. Марина посмотрела на часы – уже минут на пятнадцать. И тут же увидела торопливо входящую в зал Марту.

-- Привет! Извини, опоздала. День сегодня сумасшедший.

И плюхнулась на стул напротив Марины.

-- Вот! – выдохнула облегченно Марта, - Есть хочу жутко. Ты уже заказала?

-- Нет, только джин-тоник. Тебя ждала.

-- Ох, прости! – снова принялась извиняться Марта, но Марина махнула небрежно рукой. И Марта увидела, что она действительно не сердится и не раздражена, а напротив – рада ей, и чувство неловкости мгновенно улетучилось.

-- Что тебе заказать? – спросила Марина, жестом подзывая официанта.

-- Все равно, лишь бы побольше, -- ответила Марта, роясь в портфеле в поисках сигарет, -- Сигареты в машине забыла. Сейчас вернусь.

И она уже даже привстала, но Марина властно приказала:

-- Сиди. Вот есть же.

И она пододвинула к Марте свою пачку и свою зажигалку. Марта послушно вытащила сигарету, прикурила, глубоко затянулась. А Марина тем временем объясняла официанту, что именно принести.

Она смотрела на Марту, на ее больше обычного осунувшееся лицо, на то, как она согласно кивает, слушая ее заказ, и думала, что вот это ее послушание, эта покорность, с которой она осталась сидеть, а не побежала к машине, так кстати, так нравится ей. И она вполне отчетливо сознавала, что впервые, наверное, получает удовольствие от такой вот чужой покорности, такого вот послушания. То, что ее всегда так раздражало в Саше, теперь доставляет необыкновенное удовольствие.

«Все дело в любви», -- подумала она. И тут же испугалась этой своей мысли.

В тот раз, когда Марта ворвалась к ней так неожиданно, когда сидела грустная и потерянная у нее в кресле, ей в какой-то момент показалось, что… Нет, она не могла бы точно сказать, что именно ей показалось, не могла бы это объяснить это словами… Но она ощутила вдруг ту забрезжившую возможность непонятно чего, и даже еще толком не уяснив себе, не объяснив себе все, обрадовалась ей. У нее в голове было только одно – «все хорошо», «все правильно». Но что – правильно? И что – хорошо? Вот это она бы не смогла себе объяснить. Просто она тогда так почувствовала.