Час ведьмы - [60]

Эндикотт хотел было спросить:

— Это его Мэри Дирфилд…

— Да, — подтвердил Уайлдер, и Мэри показалось, что он перебил губернатора, чтобы тот не успел озвучить преступление.

— Доброго дня, Генри, — продолжил Уайлдер, затем сказал констеблю: — Племянник Валентайна Хилла нам не враг. На нас никто не нападает. Вы можете отойти.

Пристав перекатывался с пяток на носки, меряя взглядом Генри, но в итоге отступил.

— Сэр, — заговорил Генри, — я благодарен, что вы уделяете мне время. Я пришел сюда, чтобы дать отчет о своем поведении и искупить свои грехи.

Он посмотрел на Абигейл, которая вытирала глаза рукавом и пыталась прийти в себя.

Губернатор кивнул:

— Абигейл, — и девушка заметно вздрогнула, услышав свое имя, — мы благодарим вас за вашу искренность. На этом все, вы можете возвращаться домой.

Она поклонилась и удалилась, стараясь держаться как можно дальше от Мэри и Берденов. Если бы Мэри могла оторвать взгляд от Генри, она бы, скорее всего, догнала Абигейл и сказала ей, чтобы та не корила себя, что она не произнесла ни единого слова лжи. Но на это не было времени, и к тому же Генри намеревался дать показания.

— Генри, что вы можете добавить? — спросил Уайлдер.

Тот ответил без колебаний:

— Я всего лишь песчинка в этом мире и недостоин вашего внимания. Я полагаюсь на милосердие суда, хотя знаю, что не заслужил его. Да, я пытался поцеловать Мэри Дирфилд — именно так, как сказала вам эта честная и порядочная служанка. Но мы не целовались, и причина тому — Мэри, которая воспротивилась моим увещеваниям. Она сказала — и сказала не раздумывая, — что она замужняя женщина и что она не пойдет на поводу у блудного искушения, которое покроет ее стыдом перед людьми и перед ее Господом и Спасителем.

Уайлдер прищурился почти доброжелательно.

— Значит, вы утверждаете, что нам не стоит записывать грех прелюбодеяния на ее счет?

— Это так.

— Только на ваш?

— Да.

Уайлдер что-то шепнул губернатору — Мэри не расслышала, что именно, — а затем тихо заговорил с Калебом Адамсом. В ушах у нее стоял рев, точно из кузнечной печи, и она думала о том, чтобы выйти вперед и признаться, что она тоже грешница, виновная и заслуживающая порицания не менее, чем Генри Симмонс. Ей следует сказать им, что Генри лжет, и пусть он лгал, чтобы защитить ее, он все равно тем самым навлекал на себя гнев Господа. Она шагнула было вперед, но почувствовала, что отец крепко ухватил ее за руку, его пальцы показались ей длинными щупальцами морских монстров, которых иногда для пущего эффекта рисовали на картах. Он крепко сжимал ее руку: Мэри поняла, что останется на своем месте. Так она и поступила, мысленно еще сильнее бичуя себя за то, что сама окрестила тошнотворной смесью трусости и покорности.

— Вы только однажды искушали Мэри Дирфилд? — спросил губернатор.

— Да. Только в тот раз.

— И она сопротивлялась?

— Да, твердо и решительно.

Адамс повернулся к остальным судьям:

— Не стоит ли нам попросить служанку вернуться? Посмотрим, подтвердит ли она слова этого человека.

— Нет, Калеб, — сказал губернатор. — Этого не требуется. Это племянник Валентайна Хилла. Я уверен, что мы с чистой совестью можем принять на веру его слова.

Затем Эндикотт облокотился на балюстраду и сказал:

— Очевидно, что блуда не было. Полагаю, плетей будет достаточно. Завтра в десять утра вам, Генри Симмонс, следует явиться на площадь, где вас высекут, — он сделал едва заметную паузу, — вы получите пятьдесят ударов по голой спине.

Губернатор кивнул, и Мэри подумала о квакере, которого секли у нее на глазах, хотя его наказание было куда более суровым и его прогнали по всем улицам. Но она видела, как секли других мужчин и женщин, как их спины краснели, кровоточили и расползались, пока не становились похожими на разделанное мясо. Мэри в последний раз оглянулась на отца, и тот едва заметно качнул головой. Мэри была уверена, что только она видела этот жест, и знала, что он означает. Ее охватили печаль и отвращение к самой себе, она знала, что даже если не была обречена на адовы муки прежде, то теперь ее участь наверняка определена; но, несмотря на все это, она стояла молча, неподвижно и ждала, что будет дальше.

Но дальше ничего не было, абсолютно. Никаких свидетелей, чтобы их слушать, никаких показаний, чтобы их рассматривать.

Губернатор, указав на небольшой кабинет, где Мэри впервые встретилась с Ричардом Уайлдером, оповестил:

— Мы удалимся в малый зал и обсудим прошение. Томас Дирфилд вернулся?

Пристав доложил, что нет.

— Будьте добры, приведите его. — Далее он обратился к Мэри: — Совещание не займет много времени.

— Стоит ли нам сходить пообедать? — спросил Джеймс Берден.

Эндикотт потер пальцы. Мэри видела, как опухли суставы на них.

— Нет, — ответил он. — Полагаю, мы вынесем решение быстро.

Мэри оглянулась на нотариуса в страхе, что решение, которое губернатору представлялось очевидным, сулило ей несчастье, и в надежде, что ее интуиция ошибается. Однако нотариус не взглянул на нее, и лицо его оставалось непроницаемым.

19

Каждый раз, когда мы взвешиваем столь значительные прошения, я не могу не задать себе один вопрос. Если бы сейчас я умирал, за какие поступки в этой жизни мне не было бы стыдно? Что бы я лелеял в своей памяти и за что мне пришлось бы ответить перед нашим Господом Богом и Спасителем?