Чарусские лесорубы - [96]

— Сам-то почему сидишь среди дороги?

— Тоже из-за чиновников. Люди по одному рейсу сделали и завели машины в гараж, как начало переметать дорогу, а я поехал во второй рейс, съездил с возом на станцию, еду обратно, кое-где пришлось побуксовать, добрался до Хитрого ложка и застрял. Хитрый ложок недаром так называется. Взлобок крутой, по хорошей дороге не скоро взберешься на откос, а тут его передуло снегом. Снег я раскидал по сторонам, но пока садился за руль, колею снова замело, стал откос брать приступом: дам машине полный ход, проеду несколько метров вперед, потом назад, потом снова вперед, потом снова назад: вперед, назад, вперед, — ну кое-как выкарабкался из лога наверх, ехать бы дальше, а у меня бензин вышел, бак пустой. На Новинку на подводе ехал завмаг с продуктами, я ему велел сказать заведующему гаражом, чтобы меня выручили, выслали бензин. С той поры прошло больше шести часов, бензина все нет, вот и сижу среди дороги, как на бивуаке. Чиновники, видно, решили мариновать меня здесь до утра.

Он пнул костер ногой, вверх завихрились искры.

43

Лиза выбивалась из последних сил. Электрическая пила, которую она перекладывала с плеча на плечо, час от часу становилась тяжелей, врезалась в тело, прижимала к земле. Девушка вглядывалась в темное небо, низко нависшее над дорогой, над лесом. Порой ей казалось, что где-то далеко сверкают огоньки Чаруса. Это прибавляло ей сил, она всем телом подавалась вперед, с трудом переставляя непослушные ноги. Но до Чаруса было еще далеко.

Лиза несколько раз пробовала отдыхать, но едва она садилась на край дороги, у нее тотчас же смыкались глаза. Усталое тело становилось совершенно беспомощным: отнимались руки, ноги, голова отказывалась мыслить. Ею овладевало непреоборимое желание — забыть обо всем на свете и погрузиться в такой сладостный, в такой приятный сон. Но в тот момент, когда она начинала засыпать, ей будто кто-то шептал: «Что ты делаешь? Уснешь, замерзнешь, превратишься в ледяшку. Не выйдешь больше в лесосеку, и никогда-никогда не увидишь Сергея». Одним рывком она вскакивала на ноги, брала пилу и шагала дальше, падала, поднималась и снова шла.

Но вот она споткнулась, упала в сугроб. А он такой мягкий. Не хочется вставать. «Только одну минуточку полежу», — думает Лиза, прикрывая голову рукавом, чтобы не заметал снег. Она никогда не подозревала, что так приятно лежать на снегу, среди дороги, своим собственным дыханием согревать грудь, когда кругом метет пурга, шумит лес, свистит ветер. Она сознает, что ей нельзя лежать, что она разгорячена ходьбой и может остынуть, но говорит себе успокаивающе: «Полежу минутки две-три, потом снова пойду. Теперь до Чаруса уж, наверно, недалеко. Отдохну, соберусь с силами, плечи немножко отойдут, а то онемели совсем, и тогда сразу без остановки дойду до места».

Засыпая, Лиза увидела дом в родном городке. И стало тепло, хорошо, усталость прошла. Ее окружали близкие люди, она рассказывала матери и сестре об Урале, о Чарусском леспромхозе, о Новинке, о лесосеках, где она работает, о радости своей.

Из своего домика в Пензенской области она перенеслась в Сотый квартал.

Она и Сергей вышли из гущинской избы в сени. В сенях темно, холодно, откуда-то сыплется колючий снег, будто песок. Она берет парня за руку, греет его руку в своих ладонях и говорит: «Милый, если бы ты знал, как я люблю тебя!» А Сергей трогает ее за плечо и каким-то чужим страшным голосом кричит: «Лиза, Лиза!»

Кругом бушует ураган. Налетевшим ветром с сеней гущинской избы сносит крышу, в лицо бьет снег, сыплется за шею.

— Лиза! Лиза! Встань, очнись! — в тревоге кричит Сергей.

Почему он говорит «встань», «очнись»? Разве она спит? Да, да! Она очень хочет спать. Усталость валит ее с ног, а Сергей тормошит ее, берет под мышки, ставит на ноги.

— Ой, как я хочу спать! — говорит она.

А он одно свое: тормошит, тормошит.

— Ну, Лиза, вставай!

Он хватает снег и трет ее лицо.

— Не надо снегом, Сереженька, не надо!

И вдруг она открывает глаза, смотрит вокруг, ничего не соображая: почему она сидит на снегу, в лесу, когда кругом свистит ветер, метет пурга? Кто это держит ее за плечи. Лизе становится страшно. Она шарит руками возле себя, нащупывает свою электропилу, вытаскивает из сугроба и кладет на колени, прижимает к животу.

— Кто ты, кто ты? — спрашивает она человека и передергивает плечами, чтобы сбросить его руки.

— Лиза, это я, Ермаков!

— Сергей? Как ты очутился здесь?

— Пошел за тобой.

— Кто тебе сказал, что я здесь.

— Не все ли равно кто сказал? Вставай, пойдем. Смотри-ка, на тебе все застыло.

— Я озябла, Сережа. Зуб на зуб не попадает.

— Ну и вставай, пойдем, на ходу согреешься.

Он взял у нее пилу. Лиза стала подниматься. Налетевший ветер свалил ее снова в сугроб.

— Ноги подсекаются, Сергей.

— Держись за меня и вставай. Возьми вот палку. Держись крепче, пойдешь за мной, как на поводке, — легче так идти.

Лиза подчинилась и молча побрела за Сергеем. Она не поспевала за ним. Ноги тонули в снегу, плохо слушались.

— Ты в след мне ступай, в след, — говорил он.

— Пойдем, Сереженька, потише, не спеши.

— Прохлаждаться нам некогда. Скоро двенадцать часов, а в двенадцать в Чарусе остановят локомобиль, погаснет свет, не будет электроэнергии, и тогда придется ждать до утра. Электросварочный аппарат без энергии не работает.