Чародей - [156]
Эсме проглотила эту историю целиком и отполировала до блеска. Я не видел причин расстраивать ее рассказом о религиозной одержимости, гипнагогических видениях, обманчивых подобиях Христа – на деле аггелах Сатаны, и о сделке со Всевышним, окончившейся трагично. Такому рассказу недоставало простоты, которая жизненно важна для современной журналистики. Но пока Эсме беседовала со мной, меня очаровали ее шарм, тепло ее души, юная свежесть – ей было всего двадцать восемь – и мягкость, не свойственная ей в пору нашего первого знакомства и, вероятно, пришедшая вместе с материнством.
Я очень тщательно выбрал слово. Это были именно чары. Я, врач, наконец осознавший свою старость, вроде бы осведомленный о причудах человеческой души и защищенный от глупостей, характерных для людей попроще, влюбился, как семнадцатилетний мальчишка. Я не мог смотреть на Эсме иначе как через искажающую призму этой страсти.
Говорил ли я ей неловкие комплименты, краснея и заикаясь? Выдавал ли свои чувства? Разумеется, нет. Мне казалось, я вел себя с ней, как всегда, – вежливо и сдержанно, с некоторой теплотой, приличной в общении не то чтобы с родственницей, хоть она и была вдовой моего крестного сына, но, как сказала бы моя мать, со свойственницей: это слово означало не то чтобы прямую родню, но и не совсем чужого человека. Заметила ли что-нибудь Кристофферсон? Конечно, она знала, что я вижусь с Эсме чаще прежнего и не стенаю и не протестую, видя ее имя в списке на сегодняшний прием больных.
Я чувствовал, что Кристофферсон неприязненно относится к Эсме. Несколько раньше, чем можно было ожидать, Эсме начала публиковать в «Голосе» серию статей о том, как жить после смерти супруга. Статьи вызвали много шума и скоро должны были выйти в виде небольшой книжки. Кристофферсон, которая каждый день изучала «Голос» от корки до корки, читала эти статьи с их уютными формулировками, мужественно скрываемым горем, торжеством здравого смысла над трагедией, и иногда, как я заметил, тихо выдыхала через ноздри – у менее великодушной женщины это было бы фырканьем. Кристофферсон сама побывала в трагичных обстоятельствах и не стала сколачивать на этом капитал. Но, сказал я себе, Кристофферсон ведь не журналистка и ничего не знает о долге журналиста перед окружающими. Впрочем, когда Эсме приходила, Кристофферсон проявляла ту же ледяную вежливость, что и в отношении к любому другому человеку.
Что думала Кристофферсон, когда порой до нее сквозь дверь доносился смех? Ибо одним из основных составляющих очарования Эсме было то, что она умела меня смешить – в такое время моей жизни, когда смех был редкой драгоценностью. Смешить меня не анекдотами, не журналистскими остротами, но поворотом фразы, забавным восприятием, умом, который крылся в ее беседах, но не бурлил на поверхности. Мне, идиоту, казалось, что в Эсме ожил дух Джейн Остин. Мне не пришло в голову, что Джейн никогда не клюнула бы на удочку Пруденс Шепилов.
Короче говоря, я оказался дураком, и притом старым дураком. Но не совсем уж дураком. Я прибег к своей «Анатомии», надеясь, что там найдется для меня совет, – как надеялся, что в будущем там найдутся советы и для других.
25
АНАТ. В литературе множество примеров того, как немолодые мужчины влюбляются в женщин много моложе себя. Вероятно, таково уж свойство литературных персонажей. Склонны ли они к этому более, чем реальные мужчины? Трудно сказать, поскольку реальные мужчины не отчитываются о своих чувствах.
Даже старый кремень Генрик Ибсен, когда был лишь чуть-чуть моложе меня, влюбился по уши в Эмилию Бардах, которую называл своей «летней принцессой», а потом его очаровала (совсем как меня – Эсме) Хелен Рафф, и вот что он ей писал: «Ты – юность, дитя мое, воплощение юности, а это нужно мне для работы». Потом появилась Хильдур Андерсен – о, пламя в душе Ибсена не угасало, хотя, насколько нам известно, физически он никогда не изменял своей Сюзанне. (Впрочем, трудно было бы представить Ибсена, дышащего грехом на гнусном ложе[102]: эта картина гротескна и вызывает жалость.)
Даже Энтони Троллоп, тонкий психолог викторианской эпохи, испытывал осеннюю любовь к Кейт Филд; а ведь он был достаточно проницателен, чтобы распознать подлинную суть этого чувства и понять, чего оно стоит.
Конечно, сюда же можно отнести Чарльза Диккенса и двуличную барышню Эллен Тернан – хоть я и не исследовал их специально. Из-за нее Диккенс умудрился сделать несчастными удивительно большое количество других людей – и, в отличие от Ибсена и Троллопа, он стремился к физическому единению с предметом своей безумной страсти. Осталось тайной, получил ли он желаемое: судя по фотографиям, мисс Тернан не была страстной или даже сколько-нибудь теплой, но мы знаем, что после смерти Диккенса она вышла за священника и время от времени выступала с чтением книг Диккенса, но лишь при совершенно респектабельных обстоятельствах и ни в коем случае не за деньги. Конечно, он оставил ей кругленькую сумму, но такую, что состоянием не назовешь. В романах Диккенса мы не видим подобных осенних страстей – можно вспомнить разве что брак сэра Лестера и леди Дедлок.
Робертсон Дэвис — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Его ставшая началом «канадского прорыва» в мировой литературе «Дептфордская трилогия» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») уже хорошо известна российскому читателю, а теперь настал черед и «Корнишской трилогии».
Первый роман «Дептфордской трилогии» выдающегося канадского писателя и драматурга Робертсона Дэвиса. На протяжении шестидесяти лет прослеживается судьба трех выходцев из крошечного канадского городка Дептфорд: один становится миллионером и политиком, другой — всемирно известным фокусником, третий (рассказчик) — педагогом и агиографом, для которого психологическая и метафорическая истинность ничуть не менее важна, чем объективная, а то и более.
Робертсон Дэвис — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Его ставшая началом «канадского прорыва» в мировой литературе «Дептфордская трилогия» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») уже хорошо известна российскому читателю, а теперь настал черед и «Корнишской трилогии».
Робертсон Дэвис — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Его ставшая началом «канадского прорыва» в мировой литературе «Дептфордская трилогия» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») уже хорошо известна российскому читателю, а теперь настал черед и «Корнишской трилогии».
Робертсон Дэвис – крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной словесности. Его «Дептфордскую трилогию» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») сочли началом «канадского прорыва» в мировой литературе. Он попадал в шорт-лист Букера (с романом «Что в костях заложено» из «Корнишской трилогии»), был удостоен главной канадской литературной награды – Премии генерал-губернатора, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. «Печатники находят по опыту, что одно Убивство стоит двух Монстров и не менее трех Неупокоенных Духов, – писал английский сатирик XVII века Сэмюэл Батлер. – Но ежели к Убивству присовокупляются Неупокоенные Духи, никакая другая Повесть с этим не сравнится».
Что делать, выйдя из запоя, преуспевающему адвокату, когда отец его, миллионер и политик, таинственно погибает? Что замышляет в альпийском замке иллюзионист Магнус Айзенгрим? И почему цюрихский психоаналитик убеждает адвоката, что он — мантикора? Ответ — во втором романе «дептфордской трилогии».
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
Это исповедь умирающего священника – отца Прохора, жизнь которого наполнена трагическими событиями. Искренне веря в Бога, он помогал людям, строил церковь, вместе с сербскими крестьянами делил радости и беды трудного XX века. Главными испытаниями его жизни стали страдания в концлагерях во время Первой и Второй мировых войн, в тюрьме в послевоенной Югославии. Хотя книга отображает трудную жизнь сербского народа на протяжении ста лет вплоть до сегодняшнего дня, она наполнена оптимизмом, верой в добро и в силу духа Человека.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс – один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «История мира в 10/2 главах», «Любовь и так далее», «Метроленд», и многих других. Возможно, основной его талант – умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство – Барнсу подвластно все это и многое другое.
Юкио Мисима — самый знаменитый и читаемый в мире японский писатель. Прославился он в равной степени как своими произведениями во всех мыслимых жанрах (романы, пьесы, рассказы, эссе), так и экстравагантным стилем жизни и смерти (харакири после неудачной попытки монархического переворота). В романе «Жизнь на продажу» молодой служащий рекламной фирмы Ханио Ямада после неудачной попытки самоубийства помещает в газете объявление: «Продам жизнь. Можете использовать меня по своему усмотрению. Конфиденциальность гарантирована».
Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления.
Случайно разбитый стакан с вашим любимым напитком в баре, последний поезд, ушедший у вас из-под носа, найденный на улице лотерейный билет с невероятным выигрышем… Что если все случайности, происходящие в вашей жизни, кем-то подстроены? Что если «совпадений» просто не существует, а судьбы всех людей на земле находятся под жестким контролем неведомой организации? И что может случиться, если кто-то осмелится бросить этой организации вызов во имя любви и свободы?.. Увлекательный, непредсказуемый роман молодого израильского писателя Йоава Блума, ставший бестселлером во многих странах, теперь приходит и к российским читателям. Впервые на русском!