Чародей - [147]

Я уверен, что скромность подразумевает умеренность – некую золотую середину между грязной распущенностью, какую я встречал у Эдду, и извращенной стыдливостью Чарли, боящегося, чтобы вредная большая девчонка (Кристофферсон) не «подглядела» его в ванне.

Но Кристофферсон подобного не терпела и настаивала на том, чтобы собственноручно вытереть Чарли огромным шершавым полотенцем, зная, как плохо иногда вытираются больные.

– Он как глупый маленький мальчик, – говорила она мне. Да, и мне еще предстояло узнать, насколько странный мальчик.

17

В состоянии Эмили Рейвен-Харт наконец случился перелом. Чипс любовно пилила ее, пока не вынудила наконец снова сходить к Дюмулену и сообщить, что выписанные им таблетки не работают. То был один из ранних антидепрессантов, еще не очень действенный. Дюмулен наконец сделал надлежащие выводы из внешности и поведения Эмили и настоял на осмотре, при котором обнаружился запущенный рак правой молочной железы: сосок втянут, кожа морщинистая. В тот же день Эмили отвезли в больницу и назавтра провели радикальную мастэктомию с иссечением подмышечного лимфатического узла. Я прекрасно знал, что это может не полностью устранить болезнь, и подстроил как бы случайную встречу в тот же день и с Дюмуленом, и с хирургом, проводившим операцию, поскольку они оба обедали в моем клубе.

– Я полагаю, вы сразу же начнете лучевую терапию, – сказал Дюмулену хирург, упражняя свое искусство на паре бараньих отбивных.

– О, конечно. Без промедления, – ответил Дюмулен, хлебая какой-то густой суп. – Само собой разумеется.

– Но что именно вы собираетесь ей сказать? – Я предварил отбивные устрицами.

– Что это самое подходящее лечение, – ответил Дюмулен. – Что мы ни в коем случае не можем им пренебречь.

– Но я надеюсь, вы не собираетесь ей говорить, что она сможет вернуться к работе?

– Это было бы преждевременно, – ответил Дюмулен.

– Слушайте, Джордж, со мной не надо осторожничать.

– Вы все-таки друг пациентки.

– Но я врач, как и вы. Дело швах, верно?

– Я так никогда не заявляю, – сказал хирург, крупный, мясистый и мощный. Судя по его виду, он никогда, ни при каких обстоятельствах не говорил ничего неприятного. – Я видел удивительные случаи выздоровления, когда этого совершенно невозможно было ожидать.

– Но гораздо чаще вы видели метастазы, с появлением которых очень скоро все было кончено, правда ведь?

– Это, конечно, всегда возможно, – ответил Дюмулен, – но надо подождать рентгеновских снимков. Спешить никогда не следует.

– А что же вы ей скажете?

– Слово – серебро, молчание – золото. Я всегда руководствуюсь этим принципом. Следует держаться бодро, знаете ли. Никакой мрачности.

– Веселое сердце благотворно, как врачевство, – процитировал я.

– Это из Библии, верно? Отлично сказано, – заметил хирург.

– …а унылый дух сушит кости[98], – закончил я цитату.

– Думаю, следует заполировать коньяком, – сказал хирург. – А то у меня целые сутки капли во рту не будет. Очень напряженное расписание завтра. Коллеги, составите мне компанию? Официант!

Эти люди не были ни черствыми, ни коварными. Просто опытные профессионалы в деле, где, если все средства исчерпаны, правит Судьба, от которой защиты нет.

18

Уже под вечер меня загнала в угол Чипс:

– Я наслушалась всякого от докторов в больнице. Теперь я хочу услышать, что знаешь ты.

– А что я могу добавить? Ею занимаются они. Я ее не осматривал и не присутствовал на операции.

– Да, но ты знаешь ее. А они – нет.

– Я ее не знаю, Чипс. Она не пожелала ко мне прийти, а значит, как врач я ее на самом деле не знаю.

– Джон, не надо быть со мной профессиональным и тактичным. Ты бы заметил это раньше, правда ведь?

– Ну, если мне не надо быть профессиональным и тактичным – да, я практически уверен, что заметил бы раньше. Намного.

– Я не смогла затащить ее к Дюмулену.

– Это был ее выбор. Я полагаю, она знала.

– Конечно знала. Она не дура. Я думаю, это было нечто вроде попытки самоубийства. Но, Джон, она ведь не умрет, правда?

– Понимаешь, Чипс, доктора – все равно что гадалки. И на этот вопрос они абсолютно отказываются отвечать.

– Но ведь надежда есть? Правда ведь?

– У тебя, Чипс, есть надежда. А у нее? А желание жить у нее есть?

19

Тут снова проявляется Эсме. Читатель этой истории болезни, вероятно, окончательно запутался в последовательности эпизодов; ведь, хотя я излагаю события, относящиеся к самому началу своей жизни, я начал записывать их меньше четырех лет назад, когда мисс Эсме Баррон из «Голоса колоний» пришла выпытать у меня в деталях историю района Торонто, где я живу. Две главные достопримечательности этого района, если не считать жилых домов, мелких бизнесов и лавок, – храм Святого Айдана (некогда славившийся своей музыкой) и моя клиника (которая до сих пор, хоть и негромко, славится необычными методами лечения). Для меня прошла целая жизнь; для Эсме – лишь короткий промежуток, памятный вступлением в брак с моим крестным сыном Коннором Гилмартином, меньше года спустя – его убийством при так и не выясненных обстоятельствах и, наконец, рождением дочери, посмертного ребенка Гила, к моему изумлению крещенной в храме Святого Айдана и получившей имена Мэрион (от крестной матери, коллеги Эсме по телевидению) и Олвен (от меня, крестного отца, решившего, что внучка Нюэлы должна идти по жизни, вооруженная славным кельтским именем). К моему удивлению и восторгу, Эсме стала пользоваться именем Олвен как основным, хоть и в не слишком удачном уменьшительном варианте, Олли, как я ни возмущался, что это напоминает скорее о толстяке из пары комиков Лорел и Харди, чем о благородной принцессе.