Чародей - [148]

Однако это не история, а книга заметок, и, поскольку она не предназначена для посторонних глаз, во всяком случае пока, любопытные пусть толкуют ее как могут.

Итак, Эсме появляется снова. Оправившись от вдовства и родов – с удивительной стойкостью, – она возвращается на пост и вновь начинает расследовать историю, которую, по ее мнению, таит эта часть Торонто, похожая на деревню.

Она полна решимости поговорить с Чарли, поскольку Макуэри рассказал о его возвращении, хоть и умолчал о сопутствующих обстоятельствах. Эсме знает только, что Чарли временно живет у меня, поскольку слаб здоровьем. Она умна и не пытается поймать его у меня в клинике, но приглашает его на ужин – вместе со мной, Макуэри и прочими гостями.

Ужин прекрасный. Олвен остается в детской – бывшем кабинете Гила, – и нас не приглашают ею полюбоваться. Похоже, у Эсме дела идут отлично, раз она может себе позволить роскошь держать няню даже по восемь часов в день плюс временами нанимать «бебиситтеров».

– Эсме, ты совершенно великолепно готовишь, – сказал Макуэри под самый конец ужина. Ужин был прекрасный и ловко учитывал аппетит больного Чарли, еще не совсем привыкшего к цивилизованной пище.

Мы начали с креветочного салата, а основным блюдом было прекрасное сырное суфле. Завершился ужин фруктами. Запивали приличным шардоне, а к кофе Эсме подала коньяк.

– Спасибо, Хью, – ответила она. – Кулинарное искусство – странная вещь. Похоже, оно самое недолговечное из всех искусств. Когда я умру, напишите у меня на могильном камне: «Здесь лежит та, чье имя было начертано соусом бешамель».

Если я лечу алкоголиков, то никогда не лишаю их алкоголя – только деликатно ограничиваю количество. Чарли у меня в клинике получал соответствующий рацион – пару стопок в день, – так что ему не пришлось переносить муки абстиненции. Я решил, что по такому случаю – он впервые за много лет оказался на сборище более парадном, чем «гостиная ночь» у Макгрудеров, – шардоне и рюмочка коньяка ему не повредят.

Они ему и не повредили. Он свободно, остроумно беседовал с Эсме, и я вспомнил, что именно эта чарующая простота в обращении с женщинами всегда служила ему защитой против них. Он так свободно флиртовал с Эмили, зная, что, несмотря на все куртуазные речи и фамильярность, его священный сан и ее союз с Чипс образуют непреодолимый барьер, который никогда не будет разрушен. Они даже шутили о браке, притом что к алтарю их не притащили бы даже на канате упряжкой быков. Так же было и с Эсме. Честно сказать, я завидовал легкости его обращения с женщинами. Это был лучший способ удержать их на расстоянии, а я в своем ремесле время от времени сталкиваюсь с пациентками, которые обладают чересчур богатой фантазией и не желают сохранять дистанцию в отношениях с врачом.

Эсме желала знать все о приходе Святого Айдана во дни его расцвета, а Чарли охотно рассказывал. Он говорил о великолепных церемониях, исполняемых с точностью и элегантностью; о мельчайших деталях церковного этикета – свечи всегда зажигались при помощи зажигалки, поскольку традиция требовала кремня и стали, а не, например, спичек; о тщательном подборе облачений; и конечно, о славной музыке под управлением Декурси-Парри и, в меньшей мере, Дарси Дуайера; о толпах на полуночной рождественской литургии и об окутанных тьмой утренях Страстной седмицы. Он сказал, что в приходе Святого Айдана царил дух, подобного которому нельзя было найти во всем городе.

Эсме тихо слушала и уверенно запоминала: она принадлежала к благословенному типу журналистов, полагающихся не на диктофоны, но на цепкую память, которая поглощает и на ходу редактирует услышанное.

– Но ведь было еще что-то насчет святого? – сказала она.

– Где же это вы слышали про святого? – спросил Чарли шутливо, словно одергивая слишком впечатлительного ребенка.

– От мистера Рассела, у него небольшая типография недалеко от церкви.

– А, да, Рассел. Он одно время был церковным старостой. Весьма упорно держится своих мнений, насколько я помню. Так, значит, ему кажется, что он припоминает святого?

– Он его очень хорошо помнит. Это некий отец Хоббс, который скончался прямо в церкви. Во время службы. Рассел говорит, что отец Хоббс пользовался огромным уважением и даже любовью прихожан.

– Совершенно верно. Он был очень хороший человек.

– Но что касается святости. Ведь было какое-то чудо или что-то в этом роде?

– Я помню только глупые пересуды.

– Внезапное исцеление какой-то женщины?

– С истериками часто случаются внезапные чудесные исцеления. Доктор Халла подтвердит. Ни в храме, ни в прямой связи с храмом ничего подобного не происходило. И можете быть уверены: если бы что-нибудь чудесное в самом деле произошло, церковь непременно расследовала бы дело в строгом соответствии с установленной процедурой – как и должна, когда случается нечто сверхъестественное.

Ничего не происходило?! Я не верил своим ушам. На моих глазах переписывалась история. Чарли не мог не помнить свои проповеди и прославления святости Ниниана Хоббса. Не мог он полностью забыть и огромную глыбу мрамора, предназначенную для святилища и оплаченную в конечном итоге мной. А сборища на могиле отца Хоббса? А семидневное чудо исцеления Пруденс Визард? Несомненно, Чарли темнил. Может быть, он стыдился? Может быть, хотел стереть всякие воспоминания об ужасном конфликте с Алчином, который привел к его изгнанию? Что же он говорит теперь?