Чародей - [109]

Но касательно ветвей, исторгнутых из огня. Это правда, что мы с Дражайшей теперь регулярно бываем у Святого Айдана и даже причащаемся – хотя я наотрез отказываюсь перед этим ходить к исповеди. Чтобы я стала рассказывать Томми Уимблу, какой я была плохой девочкой, согрешала осуждением и т. д.? [2] Как же, держи карман! Нас привлекает красота богослужения. Ты когда-нибудь была на канонической мессе? Я имею в виду не католическую мессу – от нее теперь остались рожки да ножки, – а настоящую, в Высокой англиканской церкви. Дорогая, следующий же раз, как будешь в Лондоне, иди прямо в церковь Святой Девы Марии на Борн-стрит, – и тогда поймешь, что я имею в виду.

Мы бываем на торжественной канонической мессе, в которую входят григорианские песнопения соответствующего дня в исполнении ритуального хора (Дарси Дуайер со товарищи), а также missa brevis и мотет в исполнении хора на галерке – так пели бы ангелы, умей они петь, а они, наверное, умеют. Служба начинается с интроита – крестного хода священников, мирян и алтарников: они несут крест и свечи и кадят – целые облака ладана – из серебряного кадила. Трое священников – диакон (обычно Уимбл) в золотой шелковой далматике поверх стихаря – это нечто вроде рубахи, отделанной кружевом; священник, совершающий евхаристию (как правило, отец Хоббс), в золотой шелковой фелони поверх стихаря; и третий, иногда это мирянин, но чаще всего Чарли Айрдейл в золотой шелковой тунике поверх стихаря. И у всех на головах биретты – ну, знаешь, такие квадратные шапочки с помпонами, и они их снимают и снова надевают каждый раз, когда во время службы поминается Господь (мне это не нравится – папочка всегда говорил, что поминутно снимают шляпу только приказчики в лавке). [3]

Евангелие для чтения выносят на аналой торжественной процессией; оно завернуто в золотую шелковую обложку с кистями, и перед чтением снова обильно кадят. Кадят они вообще со страшной силой, порой даже дышать трудно, но этот дым, предположительно, возносит наши молитвы к небесам, прямо к престолу Божию. Я подозреваю, что в древности, до появления водопровода, каждение также помогало заглушать ужасную вонь немытых прихожан. Но это – Осуждение, к каковому, по словам о. Чарли, я склонна. Он и не подозревает насколько.

Часть службы, которая меня больше всего раздражает, – проповедь; она не входит в собственно мессу, и перед ней можно уйти, но по отношению к друзьям это будет выглядеть грубо. С высоты великолепия литургической прозы и отличного слога Кранмера вдруг валишься вниз, к тому, что тебе хочет сообщить какой-то левый чувак. Хуже всего в этом отношении наш дорогой друг отец Чарли Айрдейл. Иногда мне кажется, что он натурально съезжает с катушек. Он бубнит и бубнит о святости и о необходимости жить святой жизнью. [4] Не просто хорошо делать свою работу и вести себя прилично по отношению к другим людям, но отдать всё и последовать за Христом – как будто мы можем все поскидывать обувь и таскаться по Торонто босиком по февральскому снегу, призывая прохожих к покаянию, исцеляя увечных и время от времени клянча еду у богатых, как поступал сам Иисус. Во всем нужен здравый смысл, даже в религии. А когда Чарли говорит о святости, у меня мурашки ползут, потому что он очень явно имеет в виду отца Ниниана Хоббса, который только что совершал евхаристию, а теперь не то погрузился в глубокую безмолвную молитву, не то дремлет всего в нескольких футах от него! Хотела бы я знать, что затевает Чарли. Время от времени он зачитывает отрывки из «Золотой легенды» (по мне, лучше бы он читал из «1000 и 1 ночи»), и все они каким-то образом сходятся опять к отцу Хоббсу. Или начинает рассказывать нам о духовных упражнениях Игнатия Лойолы, намекая, что духовные отжимания чрезвычайно пошли бы нам на пользу и сделали бы нас гораздо более достойными пастырской заботы сами-знаете-кого. Я тебе говорю, это действует на нервы.

Мы часто видим Чарли: не только у себя на воскресеньях, когда он заходит съесть булочку с кремом и поболтать с Катбертом Уогстаффом или пошутить с Джерри Брумом. (Я тебе рассказывала про Джерри? Он приехал в Канаду на гастроли с труппой Плейфера. Они привезли «Оперу нищих», и Брум пел Филча. Ему понравилось в Канаде, он решил, что здесь хорошие перспективы, и остался. Он поет партию Рассказчика в «Страстях по Матфею» под управлением Гоу и любит шутить. Он обычно приветствует Антона Мошелеса словами: «Очень жаль, что тебя опять беспокоит горло». Это он так намекает на манеру Антона носить красивые шейные платки. Антон не понимает его заезженной шутки, но терпеливо улыбается.) На чем я остановилась? Я порхаю мыслями, как мисс Маучер. Ах да, Чарли и его странности. Как-то я его приперла к стенке насчет Лойолы. «Я слышала, один большой ученый в Оксфорде говорил, что набожность Лойолы и все эти упражнения вполне могли быть сублимацией или даже извращением его сексуальности. Что вы на это скажете? Ну то есть сегодня, когда появилось столько сексуальной свободы и начали понимать, что секс не обязательно привязан к размножению, и в разных видах любви теперь видят то, чем они на самом деле являются, – любовь». Но Чарли только опустил ресницы и произнес: «Вполне возможно, что с Божественной точки зрения все это генитальное удовлетворение и одержимость сексом – всего лишь извращение религиозности!» Ну что можно ответить на такое? Я задала вопрос доктору Халле, и он ответил, что, возможно, в словах Чарли что-то есть. А потом Макуэри, который обожает становиться на сторону оппозиции – все равно какой, – заявил, что Лойола был мазохистом и странным человеком, и каково мнение Чарли о кампании Лойолы за исправление римских проституток, и не может ли это происходить от подавленной сексуальности, как подобное же занятие, которому в молодости предавался великий канадский премьер-министр Уильям Лайон Маккензи Кинг?