Чапаята - [8]

— Спела б рыбка, да голоса нету…

Песню рота освоила с ходу.

Скакавшие мимо кавалеристы придержали коней и стали прислушиваться. Ванюшка глянул на них и осекся. Потом и другие, завидев во главе эскадрона Чапаева, смолкли.

Худощавый загорелый Чапаев крепко сидел на золотисто-рыжем донском жеребце. Края мохнатой черной бурки, свисавшей с плеч, доставали до шпор, укрывая поджарые бока лошади. Норовистый конь играл под седоком, бил копытами. Чапаев натянул поводья, приструнил жеребца, спросил громко:

— Ну, чего замолкли? Аль Чапая заробели? Так он же не черт рогатый. Черт от песни бежит, а Чапай на песню. — И обернулся к конникам: — Правильно я говорю?

— Да-а-а-а, — раздалось согласно.

— Ну так пойте! Мне, признаться, почудилось, будто и меня поминают в песне. — Чапаев примял на голове папаху, повернулся к строю лицом: — Ну так как же вы меня окрестили? Запевай, кто самый горластый!

Петька двинул плечом Ванюшку Шапошникова:

— Давай. Чего уж…

Ванюшка втянул в себя воздуха побольше и, выпятив грудь, рявкнул:

Генерал-майор Чапаев…

— Э-э! Стой! — оборвал песню Чапаев. — Не желаю с генералом в одной компании. Не пойдет, давай по-другому.

Шапошников не растерялся и тут же сочинил новое начало:

Командир — герой Чапаев

Шел все время с нами рядом,

Он командовал отрядом,

Веселил своих ребят.

— Не совсем складно, но ничего, сойдет! — сказал Чапаев. — Значит, «веселил своих ребят», говорите? Н-да. Пошутить я, конечно, не прочь. Особливо, когда свободен. В бою не до шутки. Тут, брат, победу живее хватай за хвост и в нашу сторону перетягивай… Верная песня! А дальше в ней что?

Вдохновленная чапаевской похвалой, запела вся рота. Даже охрипший Лука стал подтягивать. Петька Козлов одернул его:

— Поешь — хорошо, а перестанешь — еще лучше. Заткнись.

— Сам заткнись! Твоим козлетоном только молитвы петь… — И Лука, стараясь перегорланить Петьку, стал петь вместе со всеми:

Идут солдаты с песней,

Спешат скорее в бой.

Лишь один солдат невесел,

Смотрит круглой сиротой.

Буйну голову повесил

На усталого коня.

«Знал бы, знал бы — и не ездил

Я в родимые края.

Лучше было сгинуть мне

Во далекой стороне,

В чистом поле, со врагом,

Под ракитовым кустом…»

Когда рота допела до конца, Чапаев буркнул:

— Мрачновато что-то… Тягомотина. Волком взвоешь от такой песни. Солдату не о смерти положено думать, а о победе! Ясно? Иначе что же получится? Один нос повесит, другой, а третьего, глядишь, на кислятину потянет. А тут — вражья пуля. Кислой миной ее не вспугнешь. Солдата-орла храбрость красит. А значит, и песня ему нужна ядреная, такая, чтоб белым генералам тошно сделалось!

Сказал это, пришпорил коня, поскакал в степь вместе с эскадроном.

И рота зашагала дальше. Ванюшка Шапошников на высочайшей ноте затянул про Чапаева. Хриплый мужицкий хор дружно поддержал его.

После слов о солдате, который «буйну голову повесил», песня стала меркнуть, разлаживаться, а потом и вовсе оборвалась. Рота вновь завела первый куплет.

— Что ж, мы так и будем на одном месте крутиться? — спросил ротный и осудил запевалу. — Куцая у тебя, Шапошников, песня! Сообрази что-нибудь…

— Кто я вам — Пушкин?

— Раз командир приказал, будешь на сегодня Пушкиным! — отрезал ротный. — Без песни ноги тяжелеют.

Шапошников с Петькой долго спорили, подбирая слова для новой песни. Слов-то, хороших и верных, нашли много, да не ложились они ладно в стих, не звучали по-песенному.

— Это тебе не закорючки в бумаге ставить, — напомнил ротный Петьке Козлову о его недавней писарской должности и громко скомандовал: — Рота, привал! Пущай Пушкины подумают…

— Что ж им одним мозги иссушать? — пожалел дружков длинный Степка Радаев. — Давайте делать песню сообща. Ум — хорошо, два — лучше, а целая рота — и подавно!

— Тихо! Слушайте, сочинители! — приказал ротный. — Пока дойдем до Шипова, песня должна быть! Да такая, чтоб Чапаеву по душе.

— Будет! — отозвалась рота.

И точно — с привала бойцы маршировали под собственную песню:

Командир — герой Чапаев

С нами всюду впереди.

Как поднимет в бой полки,

Тут уж, братцы, не шути!

Рыжий Лука напрягал глотку и безбожно перевирал слова. Его натужный хрип мог загубить песню. Но другие, твердые, голоса сразу же смяли неверный звук и понесли песню ровно и сильно.

До Шипова оставалось версты две, когда бойцы заметили чапаевский эскадрон.

— Песню! Насколько хватит глотки! — распорядился ротный и всплеснул, как дирижер, руками.

Махал ротный хотя и с величайшим воодушевлением, но явно невпопад. Да бойцам и не нужен был дирижер. Они уже жили своей новорожденной песней, дышали ею, и она, бурная и торжественная, свободно выплескивалась в степь, звонкими волнами гуляла по пригоркам и лощинам, по дороге, исхлестанной снарядами, по раздолью, затянутому в мягкий шелк молодой зелени.

Спаянная песней рота пела весело, слаженно:

Идут солдаты с песней,

Спешат скорее в бой.

Лишь один солдат невесел,

Смотрит круглой сиротой.

Говорит бойцу Чапаев:

«Отчего унылый вид?

Белых тот лишь побеждает,

Кто орлом глядит!»

Чапаев подъехал ближе, прислушался, сказал с улыбкой:

— Мотив-то ваш, да слов моих густо понатыкано. Все Чапаев да Чапаев… А что я один, без орлят моих? Кулак без пальцев! Культяпкой много не навоюешь…