Цесаревич Вася - [38]

Под шумок удалось смыться в библиотеку, чтобы обсудить с Поликарповым перспективы развития летательных аппаратов тяжелее воздуха без применения дорогих и сложных в производстве антигравитационных пластин. Николай Николаевич получил несколько эскизов и пообещал подумать о переходе конструкторского бюро на новую тему, но настоял на подключении к работе специалистов из Центрального Института Гидродинамики.

— Поговорю с Жуковским, он как раз заканчивает строительство новой аэродинамической трубы для продувки дирижаблей в натуральную величину.

— Разве их продувают? — удивился Красный.

— А как же иначе? Вон англичане утверждают, что опытный глаз правильные пропорции без всяких приспособлений видит, и что? Наши дирижабли до ста пятидесяти километров в час разгоняются при форсировании двигателей, а у них уже на сотне куски обшивки отваливаются.

Для окончательного решения вопроса, в том числе и финансового, договорились встретиться в ближайшее воскресенье. Василий очень надеялся, что к тому времени у него будет обещанный, но так и не подаренный завод в Нижнем Новгороде. А потом Николая Николаевича позвали на совещание к императору. Оно, кстати, до сих пор не закончилось.

Красный оглядел себя в зеркале, улыбнулся сияющему орденами отражению, и отправился завтракать. В столовой его уже ждали одноклассницы, заночевавшие в гостевых комнатах. Гимназическую форму, скорее всего, им доставили фельдъегерями. Девочки выглядели не выспавшимися и недовольными.

— Ты, Вася, хоть и высочество, но гад, — сказала Вера Столыпина, поливая смородиновым вареньем тост с маслом. — Как есть гад ползучий.

— Это почему?

— Потому что раньше нам не пел.

— А когда? Если мне не изменяет память, а она мне точно не изменяет, кое-кто до драки с Яшкой Бронштейном меня в упор не видел.

— Мы были молодыми и глупыми, — ответила Верочка. — Но потом стали взрослыми и умными, а ты всё равно не пел.

— Каюсь и готов понести наказание.

— Вот! — победно улыбнулась Вера. — И в наказание перед гимназией возьмёшь нас под руки у всех на виду.

— Но позволь уточнить, вас трое, а у меня всего две руки.

— Не позволим! — Катя Орджоникидзе сосредоточенно разглядывала ломтик сыра, будто пыталась найти в нём смысл жизни, и на Красного не смотрела. — Лиза наказана, поэтому пойдёт одна.

— За что наказана?

— Она провела с тобой две ночи, а мы только… Ой, я же не в том смысле!

— Поздно, ты тоже лишаешься почётного права быть рядом с героем, — захихикала Вера. — Василий, твой сегодняшний день принадлежат мне без остатка. Не благодари!

— Думается, после сегодняшнего дня я буду жалеть, что не родился персидским принцем.

— Хочешь завести гарем?

— Именно так. Запер бы там вас троих, а сам на войну ускакал. На белом коне, как полагается.

— Персия сейчас ни с кем не воюет.

— Тоже мне, проблема. Ради такого случая можно и объявить войну.

— Кому?

— Да хоть тому же Китаю.

Слова Василия о войне с Китаем стали пророческими, правда сам он об этом пока не знал.

От ближней дачи до гимназии их довёз лимузин Столыпиных, но Верочке не удалось получить свой кусочек славы — из соображений конспирации Красный попросил водителя высадить его у трамвайной остановки. Усатый кондуктор с уважением посмотрел на погоны подпоручика запаса, оценил юный возраст, и от пятачка за проезд категорически отказался. Наверное он из ветеранов прошлой войны, и почти такие же мальчишки водили его в атаку на немецкие или французские траншеи, удерживая энергетический щит часто ценой собственной жизни. Это сейчас офицер запаса вроде как полублагородие, но случись война, и белый просвет погона изменит цвет, а серебро звёздочек сменится золотом. И в бой, где подпоручики живут от трёх до пяти дней.

Вася не знал, что этот усатый кондуктор завтра наденет потёртый мундир с полным георгиевским бантом, выпьет для храбрости рюмку хлебного вина, и позвонит своему бывшему ротному, ныне достигшему больших высот:

— Константин Константинович, ты как-то обмолвился, будто в твоей дивизии фельдфебелей недочёт. Меня возьмёшь?

— Семён Михайлович, ты же говорил, что навоевался досыта, — удивился собеседник на другом конце провода. — Сказал, что на триста лет вперёд наелся.

— Видать ошибался. Так мне приходить?

— Будь дома, Семён Михайлович, я за тобой машину пришлю.

В гимназию Красный просочился через спортивный зал, имевший собственный выход на улицу. Не пробираться же сквозь непонятное столпотворение, устроенное гимназистами у парадного подъезда? А преподаватели почему-то не пресекают беспорядки, и даже пытаются придать броуновскому движению более-менее организованный вид. Только управляемый хаос всё равно остаётся хаосом.

Вася спокойно разделся в гардеробе, поправил причёску перед зеркалом, и по пустому коридору пошёл в сторону кабинета немецкого языка. Он по расписанию сегодня первым уроком. Но не тут-то было — вылетевшая из-за угла и куда-то спешащая госпожа Крупская резко остановилась и нахмурилась:

— Красный, вы почему не на митинге?

— Каком митинге? — удивился Василий.

— Мы протестуем против оккупации Макао англичанами!

— Простите, Надежда Константиновна, но я всегда думал, что Макао принадлежит португальцам.