Цена утопии. История российской модернизации - [120]
С ликвидации монархии началось постепенное разнуздание преобладающей части населения в тылу и на фронте, освобождение ее от тех нравственных сдержек, которые в привычной жизни обеспечивают приемлемое общежитие, нормальную коммуникацию между представителями различных социальных страт.
Отречение царя разбудило архетипы сознания, и тонкий слой цивилизации в секунду – с точки зрения Истории – был сметен появившейся возможностью безнаказанно творить зло.
Большинством населения новая власть априори не могла восприниматься как настоящая, к тому же, начиная с Приказа № 1, она не упустила ни единой возможности, чтобы разубедить народ в этом мнении. Власть стремительно теряла авторитет и переставала внушать не то что страх, но даже опаску; тут многое было отрепетировано в 1905–1906 годах. «Сколько агнцев обратилось бы в тигров, если бы не страх», – писал Н. М. Карамзин, и спорить с ним невозможно: история каждой революции в числе прочего подтверждает его мысль.
Много позже Б. Д. Бруцкус, перечисляя уже известные нам факторы успеха реформы Столыпина, отметил важность вызванного революцией 1905 года духовного подъема, который поколебал вековую рутину, пробудил мысль народа и стимулировал его энергию.
Никогда еще так ярко не намечались прогрессивные течения в русском крестьянском хозяйстве, как накануне войны. Община разлагалась, а вместе с ней отмирали и «чернопередельческие» настроения.
Ничто не предвещало бури.
И если она все-таки пришла, то была вызвана чисто внешней причиной.
Русская революция вообще и русская аграрная революция в частности есть результат тяжелой войны, непосильной для неокрепшей еще страны, – войны, совпавшей с роковым разложением ее исторической власти.
Стремительное крушение исторической власти вызвало на поверхность все разрушительные силы. Дух общины и «черного передела» ожил вновь. Вдруг представилась возможность осуществить мечты народа, которые не удалось осуществить в 1905 году. Интеллигенция к этому призывала, и народ соблазнился.
Да, народ, исковерканный беззаконием общинного режима, «соблазнился».
Но интеллигенция? «Лучшие умы»?!
Об их позиции в 1917 году можно говорить долго, и этот разговор не будет жизнеутверждающим. Попробую минимизировать.
Меня не очень удивляет, что Н. Н. Гиммер-Суханов вполне серьезно интересовался: «Кто нужнее: социалист или агроном?»
Но вот что писал в дневнике в 1917 году А. А. Блок:
Почему «учредилка»? Потому что – как выбираю я, как все? Втемную выбираем, не понимаем. И почему другой может быть за меня? Я один за себя. Ложь выборная (не говоря о подкупах на выборах, которыми прогремели все их американцы и французы).
‹…› Инстинктивная ненависть к парламентам, учредительным собраниям и пр. Потому, что рано или поздно некий Милюков произнесет: «Законопроект в третьем чтении отвергнут большинством».
Это ватерклозет, грязный снег, старуха в автомобиле, Мережковский в Таврическом саду, собака подняла ногу на тумбу, m-me Врангель тренькает на рояле (блядь буржуазная), и все кончено…
Медведь на ухо. Музыка где у вас, тушинцы проклятые? Если бы это – банкиры, чиновники, буржуа! А ведь это – интеллигенция! Или и духовные ценности – буржуазны? Ваши – да.
Но «государство» (ваши учредилки) – не все. Есть еще воздух.
В апреле 1919 года Владислав Ходасевич писал другу-монархисту:
Пусть крепостное право, пусть Советы, но к черту Милюковых, Чулковых и прочую «демократическую» погань. Дайте им волю – они «учредят» республику, в которой президент Рябушинский будет пасти народы жезлом железным, сиречь аршином. К черту аршинников!.. Россию, покрытую бюстом Жанны Гренье, Россию, «облагороженную» «демократической возможностью» прогрессивного выращивания гармонических дамских бюстов, – ненавижу, как могу.
Верю и знаю, что нынешняя лихорадка России на пользу… Будет у нас честная трудовая страна, страна умных людей, ибо умен только тот, кто трудится. И в конце концов монархист Садовский споется с двухнедельным большевиком Сидором, ибо оба они сидели на земле, – а Рябушинские в кафельном нужнике… К черту буржуев, говорю я.
Быть большевиком не плохо и не стыдно. Говорю прямо: многое в большевизме мне глубоко по сердцу.
Что и говорить, весьма выразительные, емкие свидетельства, едва ли требующие пространного комментария.
Живучими оказался традиции славянофилов и Герцена!
Ненависть к пошлости (о пустынник Блок!) в одной связке с презрением к праву и правам, к демократии. И «кафельный нужник» как системообразующий фактор – это сильно!
Замечу только, что, живя в комфорте, пусть относительном, легко презирать права человека и «сытое, пошлое буржуазное благополучие», по определению Б. М. Сарнова, соединившего в своей работе эти мысли Блока и Ходасевича. Однако замечу, что истинную цену этой якобы «пошлости», важность прав, «буржуазной» учредилки и «перехода к третьему чтению» Блок, возможно, поймет ближе к концу, когда будет вымаливать у большевиков разрешение на заграничную лечебницу, то есть жизнь. И не вымолит.
