Цемах Атлас (ешива). Том первый - [9]

Трое юрких братьев выкатились из комнаты так же стремительно и весело, как вошли, и разбежались по своим низеньким бревноподобным женушкам. Опершись на стол обеими руками, тетя долго смотрела племяннику в глаза и советовала ему зайти к Ступелям. Они большие богачи, и у них есть одна-единственная сестра, младший ребенок в семье, девушка на выданье.

Цемах еще не рассказывал, что стал женихом. Ему было трудно об этом говорить. Но теперь он сказал, что уже помолвлен. Силы, чтобы разговаривать долго, у него не было, его бросало то в жар, то в холод. Он коротко сказал, что невеста ничего себе, но ее отец, говорят, не отдаст обещанного приданого и не предоставит нескольких лет обещанного содержания.

— После свадьбы ты станешь отшельником, — сказал дядя за спиной племянника, подняв голову к потолку.

— Мудрец ты мой! Такие мудрые советы тебе дает потолок? — крикнула Цертеле мужу, задрав голову вверх. — Ты слышал совет родного дяди? Жениться и сразу же после свадьбы стать отшельником!

Тетя заметила, что племянник нездоров, и пристала к нему, чтобы он прилег. Цемах вошел в натопленный зал, закрытый изнутри ставнями. В темноте холодно светились недогоревшие свечи и серебряные подсвечники по обе стороны от зеркала. Он не стал зажигать огня и лег на застеленный диван с таким отчаянием в сердце, словно уже произнес предсмертную исповедь. Цертеле вошла с еще одной подушкой, нащупывая дорогу в темноте. Она возилась долго и тихо, чтобы не разбудить племянника, подкладывая ему под голову принесенную подушку и укрывая его плечи шерстяным платком. Когда она вышла, вошел дядя и своим полушубком укрыл племяннику ноги. Цемах уткнулся в подушку носом, как ребенок, и с болью думал о годах юности, которыми каждый наслаждается среди своих близких и которых он был лишен с тех пор, как стал постоянным обитателем молельни мусарников в Новогрудке.

Глава 5

Володя Ступель был человеком лет тридцати пяти, с короткой толстой шеей, большой головой, покрытой густой шевелюрой, с короткими руками, волосатыми пальцами и широкими, как лопаты, ладонями. Разговаривая на своем складе с торговцами зерном, он становился вполоборота к собеседнику и одним глазом следил за приказчиками и покупателями. Он любил держать руку в кармане, полном мелочи, и позванивать ею или подбрасывать в воздух горсть монет и ловить их в подставленную ладонь. Работники знали, что если хозяин теряет монету, они должны оставить все дела и броситься искать ее под скамейками, между мешками с мукой, под ногами клиентов. Хозяин не двигался с места, даже пальцем не показывал, куда упала монета. Он спокойно ждал с горстью мелочи в руке, пока ему в ладонь не клали потерянный им медный пятак или серебряный гривенник. Вместо того чтобы сказать «спасибо», он смеялся, и его смех был лучшей наградой для работников.

Володя не вмешивался в городские дела. Однако его старший брат Наум любил общение и часто бывал на приемах для больших людей. Когда в Ломжу приезжал воевода или какой-нибудь еврейский делегат из-за границы, старший Ступель, с животиком и седоватой бородкой, наряжался во фрак, белую тщательно отглаженную рубашку с бантом и черный цилиндр. Фрак с подрубленными полами делал его на вид еще ниже, тесный жилет еще больше подчеркивал его выпуклый животик. Когда он появлялся в этом парадном костюме на своем складе, Володя от восторга рвал волосы на голове и с хохотом говорил, что его брат выглядит как трубочист. Наум подпрыгивал от злости, как привязанный петух, и, вскипев, выбегал со склада.

Ступели жили в собственном доме на Старом рынке. Внизу был склад, а наверху — квартиры с двумя балконами, один возле другого. Летними вечерами Наум любил надеть домашний халат с цветочками и выйти на балкон подышать свежим воздухом, посмотреть сверху на Ломжу. В то же самое время на свой балкон выходил и Володя и начинал свою игру с подбрасыванием и подхватыванием пригоршни мелочи. Наум в своем кресле-качалке дрожал от страха, что какая-нибудь монета может упасть вниз, на камни мостовой. Он аж корчился от боли, плотно закрывал глаза, чтобы не видеть, — и все же не выдерживал и вбегал в комнату с криком:

— Я не могу этого вынести! Он меня с ума сводит!

— Это ведь не ребенок и даже не кошка. Он подбрасывает всего лишь кусочки серебра и меди, монета не расшибет себе головы, — умоляла его успокоиться жена.

Володя снаружи, на балконе, надрывался от смеха, и эхо его громогласного хохота разносилось по пустому рынку, отзываясь в окрестных переулках.

Цемах не пришел по приглашению Ступелей. Тогда складские приказчики побежали к своей маме в лавку и встретили там задумчивого отца. Реб Зимл рассказал детям, что мама осталась дома, Цемах болен. Озабоченная Цертеле не знала, что и думать: племянник не может встать с постели и все же не разрешает вызвать врача. Сам больной тоже не знал, что с ним происходит. Болен ли он по-настоящему или же просто надломлен и хочет, чтобы тетя бегала вокруг него? В его мозгу туманно разворачивались и смешивались воспоминания детских лет, воспоминания о годах, проведенных в ешиве, и воспоминания о дождливых днях в Амдуре. Однако о своем товарище по хедеру, торговце мукой Ступеле, он не думал. Он был очень удивлен, когда однажды вечером вкатился кругленький молодой человек и по-свойски протянул ему руку.