Царский угодник. Распутин - [224]

Он вообще отходил, преображался в Ставке, на фронте, вдали от своего царскосельского окружения, нудных рассуждений и жалоб Александры Фёдоровны; будучи человеком очень семейным, домашним, он в последние годы тяготился домом, Александра Фёдоровна допекала, добивала его, она и в этот раз из-за убийства «какой-то собаки» поспешила вызвать мужа с фронта в Петроград, хотя царю, как Верховному главнокомандующему, надо было сидеть на фронте — дела там шли очень неважно.

Юсупов перебрался в Сергиевский дворец к великому князю Дмитрию Павловичу — вдвоём, за коньяком и вкусной едой, было веселее коротать время. О том, что царица изменит своё решение до приезда Николая Второго, и не было речи.

В Сергиевский дворец позвонила Муня Головина, подозвала к телефону Феликса Юсупова. Захлебывающимся, истончившимся от слёз голосом она сообщила, что Петроград считает убийцами Распутина его и великого князя Дмитрия Павловича, но она не верит этим гнусным слухам и советует Юсупову с Дмитрием Павловичем быть поосторожнее — на них готовится покушение.

   — Это Рубинштейн с Манусом стараются, — услышав о покушении, мрачно проговорил Дмитрий Павлович, — это их проделки...

   — Чьи бы это проделки ни были, а приготовиться к приёму незваных гостей надо.

   — Пусть лезут... Пусть даже предпримут лобовую атаку дворца — встретим достойно. Они ещё не знают, сколько у меня здесь оружия.

   — Меня о покушении предупредили ещё вчера, — сказал Юсупов. — Звонили рабочие с Путиловского и Обуховского заводов, предлагали свою охрану.

   — Они и сюда будут звонить, вот увидишь.

   — Может, принять предложение?

   — Обойдёмся своими силами, — сказал великий князь, — я не думаю, что покушающиеся будут вооружены пулемётами и гранатами. А от наганов мы отобьёмся.

Ночь была беспокойной. Около Сергиевского дворца появилось полтора десятка человек в бекешах с поднятыми воротниками, очень похожих на тех, что заявились вчера ко дворцу Юсупова. Вышедший к бекешам лакей спросил громко, генеральским голосом:

   — Кто такие?

   — Да вот присланы охранять вас. Кабы чего не случилось...

   — Документы! — потребовал лакей.

Документов у «охранников» не оказалось. Всё как и в случае с охраной дворца на Мойке. И что это за «охранники», стало ясно, и то, почему они стараются передвигаться крадучись, почти не скрипя снегом, и отчего не вынимают рук из карманов. Из-за спины лакея выдвинулось несколько слуг с пистолетами, и «охранники» поспешили убраться.

Через полминуты они растворились в ночи, словно бы их и не было.

А труп Распутина продолжали искать, к этому действительно были подключены лучшие сыщики России.

Первая находка, которая была приобщена к только что начатому уголовному делу, свидетельствовала, что Распутин действительно отправился «кормить рыб», — это была «калоша № 11 чёрного цвета, покрытая пятнами свежей крови», но, распутинская это была галоша или нет, возник спор. Никто точно не мог подтвердить, что это его галоша, даже шустрая зарёванная Дуняшка — «вроде бы его бота и вроде бы не его...». Нашли галошу на льду под Петровским мостом — примёрзла к краю полыньи: видать, когда бросали с моста в темноте, — промахнулись.

Сторож по фамилии Кузьмин, дежуривший на мосту в ночь с шестнадцатого на семнадцатое декабря, толком ничего сказать не мог. По его словам, мост пересекали лишь редкие машины, и всё, никто не останавливался, а уж насчёт того, что кто-то кого-то ухлопал и тело сбросил с моста в дымную чёрную промоину, сторож ничего не знал и только разводил руки в стороны:

   — Сочиняете вы всё!

   — Как сочиняем?! — рявкнул на него генерал Глобачёв, которому было поручено руководить поисками Распутина. — А окровавленная галоша откуда?

   — Да мало ли откуда, ваше высокопревосходительство? Кто-нибудь из окна автомобиля выбросил. Решил надо мною, стариком, поиздеваться.

Весь мост был основательно исчёркан следами автомобильных шин — причём многие из них подходили прямо к самым перилам, очень близко, и сориентироваться по отпечаткам колёс было невозможно.

Следом был найден обрывок рогожи с пятнами крови. Обрывок этот конечно же не имел никакого отношения к убийству Распутина — во дворце Юсупова даже не знали, что такое рогожа, но тем не менее клок рогожи тоже приобщили к числу вещественных доказательств. Один из наиболее дотошных следователей (а их набралась целая рота, вагон и маленькая тележка, не говоря уже об особо важных персонах — «высших чинах Министерства юстиции с министром во главе, прокуроре Петроградской судебной палаты, товарище прокурора, следователе по особо важным делам и представителе Министерства внутренних дел» — крупных государственных чиновниках, для которых не было ничего важнее, чем поиски Гришкиного тела, собралось ещё больше) обратил внимание, что снег на перилах справа, в центре моста, «был сметён начисто, — стало быть, его сгребли чем-то тяжёлым, например, телом, которое старались перекинуть через перила».

   — Вывод отсюда следующий, — сказал дотошный следователе генералу Глобачёву — фамилию этого следователя история для потомков не сохранила, но о нём впоследствии (так же безымянно) написал князь Юсупов, — Распутин был убит здесь, на самом мосту, тело его некоторое время лежало на перилах, а потом было сброшено вниз, — Следователь перегнулся и посмотрел в далёкую чёрную муть промоины.