Царский угодник. Распутин - [161]

Улёгшись, Секридов потянулся лихо, с силой, так, что бедные кости заныли, захрустели, в суставах раздался хряск, поохал сладко, хлопая по рту ладонью. Наконец-то — отдых. Терентьев сложился калачиком, всхрапнул и стремительно провалился в сон, но тут же выплыл из него, зевнул лениво:

   — А эти... они нам спать дадут или нет? Больно уж колготятся!

   — Да наплюй ты на них, — посоветовал Секридов, — заставь себя ничего не слышать... И всё будет в порядке.

   — Это я умею — спать и ничего не слышать, — сказал Терентьев. — Можно, конечно, спать и всё слышать, но это будет уже не сон.

Не напрасно филёры остались ночевать в распутинской квартире: утром в дом ворвались два небритых мужика в бобровых шапках, в шубах, отороченных тем же самым дорогим бобровым мехом — и волос такой же, и ость с подпушком, и оттенок меха — всё сходится, будто шкуру содрали с одного и того же зверя, хотя на каждого мужика ушло не меньше десяти бобров, — с заряженными ружьями в руках. Заревели дружно, в одну глотку, так, что в окне задзенькали стёкла:

   — Где тут наши лахудры? Вот с-суки, куда повадились бегать!

Секридов стремительно поднялся со своего диванчика, выдернул из-за пазухи крупный тяжёлый браунинг.

   — Кто такие?

   — А ну убери свою пукалку! — выступил вперёд один из прибывших, постарше возрастом, солиднее, дохнул пьяно и выставил перед собой ствол ружья. — Я этих пукалок фронту поставил знаешь сколько? И не только пукалками занимаюсь, но и оружием посерьёзнее!

Секридов понял, что перед ним находится один из заводчиков, работающих по военному ведомству, — с такими людьми надо быть поаккуратнее, они всесильны, — отступил чуть назад. Пробормотал смятенно:

   — Да как сказать...

   — Где моя лярва? — взревел старший, сдёрнул с головы шапку, обнажив голову с крупной блестящей лысиной.

   — Нет здесь никого!

   — А хозяин? Кто с хозяином спит?

   — Григорий Ефимович? Он дома, но спит один!

   — Врёшь!

   — Вот те крест! — перекрестился Секридов, скосил глаза в сторону: а где же его молчаливый напарник? Было бы хорошо, если бы он сообразил и вывел заночевавших здесь дамочек через чёрный ход из дома, тогда все рогоносцы останутся ни с чем.

Терентьева в прихожей не было — он всё понял в первую же секунду и исчез стремительно и неприметно, едва в прихожей появились бобровые шапки.

«Молодец мужик! — похвалил про себя Терентьева Секридов — Червонец премии честно заработал — толково повёл себя...»

   — Зачем так грубо, господин хороший? — Секридов с досадою поморщился, сунул браунинг за пояс. Сунул так, чтобы было удобно хвататься за рукоять, если разъярённые гости вздумают стрелять. Секридов во всех случаях опережал их. — Не было здесь никого, господа хорошие! — обиженно проговорил Секридов. — Из женского пола — лишь одна прислуга. Да сегодня вечером, насколько я знаю, поездом из Тюмени должна прибыть супружница Григория Ефимовича. Прасковьей Фёдоровной её величают.

   — Гришка точно один ночевал?

   — Вот те крест! — Секридов вновь перекрестился.

   — Надо проверить, — выступил вперёд второй из гостей, тот, что помоложе, также снял с головы бобровую шапку. — Это дело такое...

   — Да, баба — это животное сложное, которому и доверять надо, и верить нельзя... Как тут быть — ни один человек в мире не подскажет. А ну, веди нас в апартаменты, дятел! — угрожающе произнёс старший, шапкой стёр пот с лысины.

Секридов прикинул: успел Терентьев увести беспутных бабёшек или замешкался. По времени выходило: должен был успеть.

   — Хоть и не положено это, но, понимая щекотливость происходящего, покажу вам апартаменты Григория Ефимовича. — Секридов попятился назад, видя, как наливаются свинцовой злостью глаза гостей: если в них не стравить давление, они и сами взорвутся, и квартиру всю разнесут. — Пожалуйте! Разденьтесь только, в квартире жарко. Да и в шубах неудобно...

Секридов ловко, будто всю жизнь занимался этим, принял от сердитых господ шубы и шапки, определил на вешалку. Поинтересовался невинно:

   — Может, чайком побаловаться желаете?

   — А ну кончай пыль из подушек выбивать! — вскипел поставщик оружия. — Если найдём здесь кого-нибудь из своих лярв — дырка в черепе обеспечена и тебе и Гришке.

   — Договорились! — соглашаясь с таким условием, скромно потупил глаза опытный филёр.

Женщин в квартире не оказалось. Ни одной. Молчун Терентьев был расторопным человеком, успел их прямо в ночных рубашках спустить по лестнице чёрного хода вниз. Хорошо, что пальто их и шубы висели не в прихожей, а на другой вешалке, если бы рогоносцы увидели их в прихожей — без стрельбы не обошлось бы. Гости заглянули даже в спальню «старца».

Распутин лежал ни жив ни мёртв. Надвинув на голову подушку, он тихо всхрапывал, делая вид, что погружен в глубокий сон.

Когда гости ушли, Распутин появился в прихожей, бледный, с отёчными потемневшими глазами и мокрой, нехорошо подрагивающей бородой, спросил шёпотом:

   — Ушли?

   — Так точно! — коротко отозвался Секридов.

   — Хорошо, что я вас, филёров, в дом догадался пустить, — сипло пробормотал Распутин, — это мне Бог повелел...

О Белецком он уже забыл. Секридов деликатно похмыкал в кулак. Распутин перекрестился в угол: