Царский угодник. Распутин - [149]

Самое лучшее, конечно, — отправить «старца» в Покровское и запереть в селе, как в бутылке, пробкой, чтобы Гришка ни вперёд, в горлышко, не мог пролезть, ни назад двинуться, донье не выдавить. Но в Покровское он не поедет. Генерал Джунковский попробовал — и потерял кресло, кормит теперь вшей со своей дивизией на фронте. Второй путь — убить «старца». Кастетом либо ножом. Подобрать для этого дела хорошего урку, дать ему денег, освободить от каторги, если на нём что-то висит, и показать пальцем на Гришку. Уложит ведь нечестивца в две минуты, только сапоги с галошами в воздух взовьются. Можно убрать «старца» и по-дворянски — ядом... Есть третий путь — умаслить Гришку и сделать его своим раз и навсегда. Но это маловероятно — «старец» каждый месяц получает три тысячи рублей из секретного фонда министерства, лично из рук Хвостова, можно сказать, и своим не делается.

Поразмыслив, Хвостов пришёл к выводу, что самый лучший путь — второй: убить Гришку.

А пока он стал готовить Ржевского для поездки в Христианию. Приготовления не укрылись от цепкого глаза Белецкого. Он проанализировал действия своего шефа, понял, к чему тот стремится, усмехнулся недобро — портфель министра очень скоро может оказаться свободным, надо ещё чуть-чуть нажать, и всё, Хвостов угробит сам себя... Портфель достанется Белецкому.

Однажды Белецкий перехватил журналиста Ржевского в коридоре министерства.

   — Господин Ржевский, не могли бы вы зайти ко мне в кабинет?

   — Охотно!

В кабинете Белецкий плотно запер дверь, чтобы даже в маленькую щёлочку не мог протиснуться ни один звук, обошёл Ржевского кругом, пытливо разглядывая его. Неожиданно поцокал языком.

   — Случилось что-то? — встревожился Ржевский, натуженно покраснев лицом, — у него даже уши сделались алыми, будто два давленых помидора.

   — Пока не случилось, но может случиться.

   — Что именно, ваше превосходительство?

   — Удивляюсь вашей неосторожности, господин Ржевский.

Белецкий был хорошим психологом, знал, как поведёт себя человек в той или иной ситуации, какой сделает ход, выдаст или не выдаст собеседника, он был цепким наблюдателем, засекал те детали, на которые никто никогда не обращал внимания, и эти подмеченные мелочи ни разу не подвели его. Прижимая журналиста к стенке, давя, наполняя его страхом, Белецкий был уверен, что после такой обработки Ржевский никогда никому не выдаст его, даже Хвостову, — просто побоится.

   — Что за неосторожность, ваше превосходительство? Скажите же, не тяните!

Белецкий ещё раз обошёл Ржевского кругом, указал рукой на кресло:

   — Садитесь! В ногах правды нет!

   — Верные слова, — смятенно пробормотал Ржевский, оторопело опускаясь в глубокое кожаное кресло.

   — Наши предки были мудрее нас с вами, господин Ржевский, всё лучшее, что можно было создать до нас, — создали. Мы получили хорошее наследство, а сами — увы! — Белецкий красноречиво развёл руки в стороны, — Что ни пословица, то обязательно в точку. А что оставляем мы? Какой кладезь мудрости, господин Ржевский?

Журналист вяло приподнял одно плечо.

   — Скорее всего — никакого!

   — Вот именно — никакого.

   — Время выпало на нашу долю не совсем удачное, ваше превосходительство.

   — Время здесь ни при чём, время наше нормальное. При чём мы с вами, господин Ржевский.

   — Не понял, ваше превосходительство.

   — А чего ж тут понимать? В Христианию, значит, собираетесь, господин Ржевский?

Ржевский не ожидал резкой перемены разговора, вздрогнул. Промычал что-то нечленораздельное, мятое.

   — Опасное мероприятие, — коротко проговорил Белецкий и умолк.

   — Почему? — бледнея, спросил журналист.

   — Можно всего лишиться — и должности, и свободы, и даже собственных штанов. Вас втягивают в авантюру.

   — Ну как же, как же... Ведь приказ исходит от самого высокопревосходительства Алексея Николаевича Хвостова...

Вот Ржевский и проговорился. Белецкий усмехнулся едва приметно, качнул головой.

   — Вы идёте против Распутина, а это — огромный риск!

   — Да Распутин же — бельмо на глазу у всей России, ваше превосходительство!

   — Не у всей, дорогой друг. Побывайте хотя бы один раз у Распутина — и вы убедитесь в этом.

Ржевский тоскливо скосил глаза в сторону, вздохнул — не хотелось ему быть оттиснутым на обочину и лишиться куска пирога.

   — И наш с вами начальник Алексей Николаевич Хвостов получил свой портфель из рук Распутина, я сам тому свидетель, — Белецкий сделал несколько шагов, остановился около большого глобуса, который держал у себя в кабинете ради неведомых целей, крутанул его, потом резко, одним пальцем остановил, посмотрел, на какой географической точке «сидит» его палец. Хмыкнул: палец упёрся в бескрайнюю голубизну Индийского океана. Покачал головой: — Однако тут глубоковато будет.

   — Я ничего не имею против Распутина, — дрогнувшим голосом произнёс Ржевский. — Я с ним даже незнаком.

   — А я знаком и осмелюсь заверить вас, господин Ржевский, это, несмотря на все кривотолки, что ходят около него, — достойный человек.

   — Я в этом не сомневаюсь.

   — Не сомневаетесь, а участвуете в заговоре против Распутина!

   — Да какой это заговор! Тьфу! И кто я в этом заговоре, — Ржевский не выдержал, плаксиво сморщился, — неприметный винтик, мелкая сошка...