Царская Русь - [42]

«В Литве один чиновник занимает десять должностей, а прочие удалены от правительственных дел. Москвитяне же соблюдают равенство между своими и не дают одному многих должностей; управление одним городом на год или много на два поручают они двум начальникам вместе и двум нотариям (дьякам). От этого придворные, надеясь получить начальство, ревностнее служат своему государю, и начальники лучше обращаются с подчиненными, зная, что они должны отдать отчет и подвергнуться суду, ибо обвиненный во взятках бывает принужден выходить на поединок (поле) с обиженным, даже если сей последний принадлежит к низшему сословию». «Князь их бережливо распоряжается домашним хозяйством, не пренебрегая ничем, так что продает даже солому. На пирах его подаются большие кубки золотые и серебряные, называемые соломенными, то есть приобретенные на проданную солому. От расчетливаго распределения должностей он имеет еще и ту выгоду, что те, которых посылает защищать пределы своей земли, исправлять различные общественные дела и даже в самыя далекия посольства, исполняют все это на свой счет. За хорошее исполнение они награждаются не деньгами, а местами начальников. У нас же напротив, если кто посылается куда-либо, даже не заслужив того, получает обыкновенно в излишестве деньги из казначейства, хотя многие возвращаются, ничего не сделав. На пути люди эти бывают в тягость тем, чрез владения которых едут, истощая их подводами. В Московии же никто не имеет права брать подвод, кроме гонцов по государственным делам; благодаря быстрой езде и часто меняя усталых лошадей (ибо везде стоят для этого в готовности свежие и здоровые лошади), они чрезвычайно скоро доставляют известия. У нас же придворные употребляют подводы на перевозку своих вещей, отчего происходит недостаток в подводах и мы неготовые терпим нападение врагов, предупреждающих вести об их приходе. Недавно у нас от подводной повинности изъяты и те, которые когда-то получили свои земли именно с обязанностью исправлять ее по всем дорогам, ведущим к столице нашей Вильне от стран Московских, Татарских и Турецких». Вообще в своих записках Михалон ярко выставляет государственные преимущества Москвы над Литвою, хотя как католик и литовский патриот он не любит восточных соседей и называет московский народ хитрым, вероломным, неискренним.

Порча нравов коснулась, конечно, и женщин. Михалон до того недоволен своими соотечественницами, что ставит их ниже татарских женщин. «Татары держат жен своих в сокровенных местах, а наши жены ходят по домам праздныя в обществе мущин, в мужском почти платье. Отсюда страсти». Упадок женской нравственности в Литве, по мнению автора, произошел с тех пор, как великие князья литовские дали им права наследства и предоставили свободный выбор мужей; тогда как прежде сами назначали им женихов, преимущественно из людей, прославивших себя воинскими доблестями. Теперь же, рассчитывая на известную долю наследства, они сделались надменны, стали пренебрегать добродетелью, не слушаться опекунов, родителей, мужей и приготовлять преждевременную смерть живущим. «У нас некоторыя женщины владеют многими мужчинами, имея села, города, земли, одне на правах временного пользования, другие по праву наследования, и по этой страсти к владычеству живут оне под видом девства или вдовства, в тягость подданным, преследуя одних ненавистью, губя других слепой любовью». О роскоши и многочисленной свите знатных женщин можно судить по тому, что иную «литовскую героиню» везут к обедне или на пиршество от шести до восьми повозок.

Теми же мрачными красками изображает он угнетение простого народа от шляхты. Так, по поводу рабства пленников у татар он говорит: «А мы держим в безпрерывном рабстве людей своих, добытых не войною и не куплею, принадлежащих не к чужому, но к нашему племени и вере, сирот, неимущих, попавших в сети через брак с рабынями; мы злоупотребляем нашею властью над ними, мучая их, уродуя, убивая без суда, по малейшему подозрению. У татар и москвитян ни один чиновник не может убить человека даже при очевидном преступлении — это право предоставлено только судьям в главных городах. А у нас по всем селам и деревням делаются приговоры о жизни людей».

Из этих жалоб ясно, насколько развитие крепостного состояния и уравнение его с холопством опередило относящиеся сюда положения Литовских статутов. Юридическая сторона быта следовала за фактическою, то есть — как это и везде бывает — право давало законные формы тому, что давно уже существовало в жизни^{22}.

IV Последний Ягеллон и Люблинская уния

Сигизмунд I и королева Бона. — Львовский рокош. — Начало реформации в Польше и Литве. — Сигизмунд Август и его три брака. — Варвара Радивиловна. — Успехи реформации и Арианская ересь. — Вопрос об окончательной унии Литвы с Польшей. — Люблинский сейм 1569 года. — Переговоры об условиях унии. — Оппозиция литовских сенаторов. — Настойчивость и задор польской посольской избы. — Внезапный отъезд литвинов. — Присоединение Подлесья и Волыни к польской короне. — Принудительная присяга подлесян. — Упорство Воловича. — Тщетные протесты. — Ходкович и Глебович. — Присяга волынцев. — Пример князя Острожского и других русских вельмож. — Присоединение Киева к короне. — Возвращение литвинов на сейм и их согласие на унию. — Трогательные сцены. — Вопрос о четвертой власти. — Конец Люблинского сейма.