Царевна из города Тьмы - [13]

— Это знает Безбородый, ханский соглядатай, — сказала Биби-Хилал. — Но рано тебе, мое дитятко, тягаться с сильными и коварными сего мира. Подожди, когда ты достигнешь возраста мужчины.

Тогда вмешался в беседу Афсар, к дикому виду которого женщины давно привыкли:

— Если Гор-оглы поднял бронзовый лук Белого Дива весом в четырнадцать батманов, если он сбил стрелой снежную макушку чамбильских гор, то это означает, что ни один мужчина из числа человеческих существ с ним не сравнится. Полетел бы я над пустыней, доставил бы Гор-оглы в город хана Шахдара, да не могу: мы, дивы, не любим городов.

— Я поеду на Гырате, — твердо сказал Гор-оглы. — Пришло и его время, время стать богатырским конем, время подвигов. К тому же Гырат знает дорогу в тот город, во глубине земли которого я родился. А тебя, Афсар, попрошу об одном: останься с женщинами до моего возвращения, поспи месяц или два, если хочешь.

Афсар ответил:

— Ты-то разумей, ты-то знаешь, когда пришло время твоих подвигов, а я, глупый див, не знаю, когда приходит время моей спячки. Засну — хорошо, а нет — буду помогать женщинам, благо нет поблизости моих собратьев-дивов, которые бы смеялись надо мной.

Гор-оглы накинул на Гырата седло, то самое седло, которое служило ему колыбелью в лачуге посреди пустыни. Было оно люлькой ребенка, а теперь будет постелью воина под покрывалом неба. А Гырат увидел себя под седлом в зеркале родника, увидел, что oн впрямь стал богатырским конем. Еда пустыни и вода пустыни вернули ему прежнюю силу. Вот он стоит, готовый к дальней, трудной дороге. Ноздри его то пышут, как пламя, то закрываются, как закрывается крышкой котел. Бедра его подобны бедрам серны. Вот он ест нещедрую траву и ячменные зерна, и зубы его мелют зерна и издают шум, напоминающий шум мельничного жернова. Хребет его похож на спину зайца, хвост, извивающийся, как змея, гладок, шелковист. Высокая, стройная шея такова, что ею гордился бы павлин. Все в нем соразмерно и совершенно: и голова, и ноги, а тело его поворотливо и упруго. Он поводит глазами, как орел, а когда он ступает, то ступает тревожно, как алчущий лев, а когда летит, он летит, как вихрь пустыни!

Гор-оглы подошел к нему и сказал, обняв его павлинью шею:

— Душа моя, око мое, скакун мой Гырат, расправь крылья, доставь меня в город, на чьей земле был убит мой отец и в чьей земле я родился!

Биби-Хилал произнесла благословение сыну:

— Мальчик мой, да будет твой первый подвиг на благо людям. Ты никогда не видел городов, ты вырос в пустыне, не полагайся па свой незрелый ум. Найди Сакибульбуля, главного ханского конюшего. Он помог тебе, когда ты родился, он дал тебе имя, поможет и на этот раз, даст тебе добрый совет.

Гор-оглы вскочил в седло. Гырат расправил крылья и взвился над пустыней. Афсар воскликнул ему вдогонку:

— За таким конем и дивам не угнаться!

…Лети, лети, Гырат, над пустыней, скачи, скачи, богатырский конь, по неприступным скалам чамбильских гор, спеши, спеши, крылатый скакун сына слепца, к городу хана Шахдара, а мы посмотрим, что творится в этом городе, пора посмотреть, ибо мы его не видели три года.

За эти годы соглядатай вошел в еще большую силу при хане. Да иначе и быть не могло. Когда растут поборы, когда растет число казней, когда растет число узников, тогда растет и недовольство людей, а когда растет недовольство людей, растет сила ханского соглядатая.

Двести домов было теперь у Безбородого, двести домов, некогда принадлежавших казненным, изгнанным, закованным в кандалы, двести богатых домов, окруженных плодовыми садами. Но по-прежнему Безбородый ходил в грязном халате, утирал засаленным рукавом сопли, не гнушался беседой с простолюдинами в чайхане, ибо эта беседа приносила им горе, а ему прибыль. По-прежнему прикрывал он голову выцветшей тюбетейкой; только заметили люди, что прибавилось число жемчужин, нанизанных на единственный волосок на его подбородке. И еще заметили люди, что не так часто хихикал теперь Безбородый, что, несмотря на свое богатство и силу при ханском дворе, тревожился о чем-то соглядатай.

Двести домов было у него, а тревог — две.

Однажды, когда хан Шахдар пребывал в конюшне, любуясь и гордясь разномастными скакунами, залетела в его дворцовый сад, не спросив разрешения у стражи, не пугаясь поднятых копий, необычайная, маленькая птица. Видимо, прилетела она издалека, пот блестел на ее крылышках, а между ними белела бумага величиной с ладонь.

— Хан Шахдар, хан Шахдар, — прокартавила птица, — прочти письмо!

А в саду, дожидаясь хана, сидел Безбородый. Он сидел, как бы отдыхая душой в благодатном саду, но душа его была похожа на суму, полную наветов и клеветы. Двести никчемных лет прожил Безбородый на земле, видел многое — и сразу признал в этой говорящей птице индийского скворца. Решил он похвастаться, если пе перед людьми, так перед птицей, и сказал:

— Здравствуй, скворушка, я — хан Шахдар.

Скворец бесстрашно и доверчиво сел к нему па колени, и Безбородый, погладив его, снял с его шеи бумагу. А скворец взмахнул уставшими, запотевшими крылышками и поднялся ввысь.

— Постой, скворушка, куда ты? — спросил Безбородый: жадному скряге захотелось завладеть говорящей птицей.