Царь-девица - [10]

Красный грянь, петух, над щами несолеными!

Красный грянь, петух: “Царь-Кумашный нос

Всё, как есть, свое именьице растрёс!”

– Эй, холопы, гусляра за бока!

Чтоб Камаринскую мне, трепака!

* * *

То не дым-туман, турецкое куреньице —

То Царевича перед Царем виденьице.

То не птицы две за сеткою тюремною —

То ресницы его низкие, смиренные.

Ох, ресницы, две в снегу полуподковочки!

Розан-рот твой, куполок-льняной-маковочка!

В кулачок свой кашлянувши для приличества:

“Какой песней услужу тваму Величеству?”

– Птица в небе – выше нас родилась!

Над тобою наш не властен приказ!

* * *

“Часто я слыхал сквозь дрему

Бабий шепот-шепотеж:

– Плохой сын Царю земному, —

Знать, Небесному хорош!

Черным словом, буйным скоком

Не грешил я на пиру.

На крыльце своем высоком

Дай ступеньку гусляру!

Никогда, сойдясь межою,

Навзничь девки не бросал,

Да не то что там с чужою —

Вовсе с бабами не спал!

Не плясал в зазорном платье,

Как ударят ввечеру.

Широки твои полаты, —

Дай местечко гусляру!

Хошь плохой я был наследник —

Гуслярок зато лихой!

Паренек-то из последних —

Может, ангел не плохой...

Хошь и неуч я в молебнах,

Наверстаю – как помру!

Между труб твоих хвалебных

Дай местечко гусляру!”

* * *

Взял лучину Царь: “Нагнись-ка, дружок!”

(Чуть-что всей ему копны не поджег!)

“Видно, воду пьешь да постное ешь?

Что тебя-то не видал я допрежь?”

Сын ли с батюшкой, аль с львом красным – лань?

Вся-то глотка-пересохла-гортань!

Вспыхнул пуще корольков-своих-бус:

“Я вам, батюшка, сынком довожусь!”

Как толкнет его тут Царь сгоряча:

“Врешь, молочная лапша! каланча!

Прынц заморский либо беглый монах, —

Ни в каких я не повинен сынах!”

Подивился тут Царевич бровьми:

“Хоть убей меня, а зря не страми!

Не монах и не заморский мужик, —

Я в супружестве законном прижит!”

Помянул тут Царь с десяток шутов:

“Знать, косушку породил полуштоф!

Да иная нам тут малость важна:

Коли сын, так твоя мать мне – жена?!”

И как взвоет – инда стекла дрожат:

“Ох пропал-пропал, пропал-пропал, – женат!

Коль жена, так значит – дочь, значит – зять?

Где ж убивица моя, – твоя мать?!”

В землю пальчиком гусляр: “Вечный дом! —

Ты в супружестве живешь во втором”.

Разом хмель пропал от этого сказу,

Растаращился, что сом пучеглазый,

Вздоху нету, – гляди лопнет шаром.

“Так в супружестве живем во втором!..”

Дрожит сын, шепочет,

Вином виски мочит,

Хлопочет вокруг той горы кумачовой:

Лик – шар сургучовый, краснее клопа.

“Ох, батюшки, – так и ушел без попа!”

Льет в рот вино, назад – вино,

К груди припал, – бревном-бревно.

“Одно бы знать: что дышишь.

Да сердца не прослышишь!”

“Коли вино не хочет в рот, —

Сам в руки гусельки берет, —

Быть может, Царь-отец мой,

Мое – поможет средство!”

Пробежался по струнам ветерком,

Слышит: кто-то ровно – щелк! – языком.

Разжужжался, что шмелиха-пчела,

Смотрит: холм-гора-то кверху пошла!

А как пальчики пустил во всю прыть,

Видит: Царь сидит, да ручкою: пить!

* * *

Отцу сынок налил,

Пьет Царь, подставляет,

За кажною чаркой

Сынка похваляет:

“И кудри-то – шапкой!

Стан – рюмки стройней!

Вот что бы без баб-то —

Рожать сыновей!

Зачем – жена?

На кой – жена?

Ты не жена,

Скажи, – война!

Чуть что не так —

И свет ей мрак,

И друг ей враг,

И царь – дурак...

Ох ты, Царь-дурак, женатый холостяк!

Приведи-ка мне, сыночек, жену:

Бить не стану, а разок – толкану!”

* * *

То не сон-туман, ночное наважденьице —

То Царицыно перед Царем виденьице.

То не черный чад над жаркою жаровнею —

То из уст ее – дыханьице неровное.

То не черных две косы, служанки кроткие:

Две расхлестанных змеи – да с косоплетками!

До ковровой до земли склонилась истово,

Об царевы сапоги звенит монистами.

“Виноградинка в соку,

Здравствуй, зернышко!

Не видал я на веку

Стройней горлышка!

Вся от пяточек до бус —

Во как – нравишься!

Да коль я не подавлюсь,

Ты – подавишься!

Оттого что вкус мой гнусный, мокрый ус!”

* * *

Вырывала тут из кос косоплетки,

Отползала змея к самой середке,

Духом винным-тут-бочоночным румянилась,

Царю – в землю, гуслярочку – в пояс кланялась.

Ножки смирные, рот алый поджат.

Во всем теле – одни ноздри дрожат.

* * *

Заиграл сперва гусляр так-от легонечко,

Ровно капельки шумят по подоконничку.

Та – рябь рябит,

Плечьми дрожит.

Заработали тут струночки-прислужницы,

Ровно зернышки-посыпались-жемчужинки.

Та – пруд-река,

Колеблет бока.

Заходили тут и руки в странном плясе:

Коготочками гребет, что кот в атласе.

Сожмет, разожмет,

Вновь в горсть соберет.

Отпустил гусляр своих коней стреноженных —

Прокатилась дрожь волной до быстрых ноженек.

Как тигр-лежебок

Готовит прыжок.

Ой, рябь!

Ой, зыбь!

Ой, жар!

Ой, хлад!

Ой, в пляс пошла, помилуй Бог вас, стар и млад!

Бочком, бочком,

Шмыжком, шмыжком,

Играючи да крадучись —

Что кот с мышом!

(Ох, не пляшут так, жена, пред муженьком!)

– Скидавай босовики!

Босая пляши! —

Эй, топ, босовичок!

Эй, скок, босовичок!

Наших босых ног —

Не белей снежок!

(Что ж ты вспыхнул, ай мороз тебя ожег?)

– Пусть душу не спасу, —

Распущай косу! —

Как тряханёт!

Как маханёт!

Мраком-то-как-

Жаром – дохнёт!

Белый плат-то свой нагрудный распахнет!..

Плоть ли бабья – ай

Просто яблонь-май?

Бабья пазуха —

Али Божий рай?

То дыханьице ли, жаркий воздушок,

Аль инбирь-шафран-корица-корешок?

Веселится Царь, – инда пот утер!

Белей снегу – сын, глаза в землю впер.

– Что ж вы, струночки, не стали вперебор? —