Бюст - [32]

На летней эстраде Желсоба, традиционно оборудованной под ринг, собрались офицеры. Они яростно о чем-то спорили, и вот уже двое, майор и капитан, раздеваются по пояс под хлопки боевых товарищей. Невесть откуда берутся боксерские перчатки.

— Ну-ка, ну-ка, — сказал Петя, — посмотрим.

— Пойдем к тебе, выпьем вина, твоя амочка запаслась, — сказал Понеже.

Но Петя уже бросил якорь, его не оттащишь.

— Пойдем, не к добру это, — повторяет Понеже, — выпьем, может быть, в последний раз.

— Не каркай, отче, — сердится Пьеро, — мне очень интересно.

Офицеры начинают бой. У одного глубокий рваный шрам на спине, у другого — давнишняя заросшая дырка под ключицей. Сталинград? Берлин?

Зрители гудят. Офицеры мигом подбили друг другу по глазу. Пете понятно, что боксеры из них неважные — просто сильные, уверенные в себе люди, кровь играет. Да и когда им было заниматься боксом, в отличие от него, Петра Сосницына?

— Пьеро! — почти кричит Понеже.

Но Пьеро уже пробирается поближе. Васенька вздыхает и тянется за ним.

Самолюбивый майор дерется с присказками, зло поддевает капитана: ты, капитан, не сомневайся, уложу по первому разряду, вылечу от косоглазия и т. д. Наверное, у них какие-то старые счеты.

Шуточка, еще шуточка — и капитан опускает руки и говорит: «Пошел ты…»

И получает в челюсть и валится на канаты.

— Извини, Чехлов, — говорит майор, — не ожидал, что ты перчатки опустишь.

— Я с тобой не здороваюсь, ясно? — отвечает капитан.

Петя морщится и говорит:

— Неспортивно!

Он бы и рад взять свои слова обратно, да поздно. На него недоброжелательно, придирчиво оглядываются.

— А ты что, местный, — спортсмен?

— Тебе кто слово давал?

— Может, хочешь на ринг?

Петя мнется.

— Вообще-то он спарринговал с самим Андреем Шиляевым, — некстати говорит перепуганный Понеже, — а в боях проигрывал редко.

Они не знали, кто такой Андрей Шиляев, чудо-мальчик из Харбина. Им было неведомо, что здесь вырос великий легковес, который победил всех претендентов на мировой титул, и только в финале немного уступил американцу Джорджу Сальвадору. Он был слишком молод, организм не выдержал нагрузок пятнадцатираундовой схватки, и Андрей умер после боя от кровоизлияния в мозг. На следующий день, 14 декабря 1938 года, ему исполнилось бы девятнадцать лет.

Юный тогда средневес Петр Сосницын иногда тренировался вместе с ним.

Офицеры выслушали это с заметным отчуждением, как сказку низших, как вранье, которое нельзя проверить. Понеже, кто тянул тебя за язык?

— Иди сюда, — протянул к Пете перчатки майор, — я тебе этот спарринг разомну! Давай!

Ему хотелось размяться как следует, короткий бой с капитаном раздразнил его.

Дурацкая ситуация! Не мог же Петя отправить в нокаут советского офицера в символический день великой встречи! Герой войны побежден отродьем старого режима?

Не хочу, сказал Петя, это не годится.

Ссышь, что ли, сказал ему офицер-грубиян, или тебе, мать твою, западло?

И Петя вышел на ринг, чтобы не слышать таких выражений. Он решил поддаться. Не подставляться, конечно, еще чего, но аккуратно подержать офицера на расстоянии, пока тот не выдохнется. И все закончится похлопываниями по плечу и улыбками.

Беда в том, что майор Горшков был слишком самоуверен и тщеславен. Брезгуя подозрительным потомком белогвардейцев, он не мог, однако, простить ему наморщиваний-замечаний. И хотел его показательно уделать.

Петя разделся до пояса, и обливающийся дурным потом Понеже зашнуровал ему перчатки, шурша по ним своей жесткой бородой.

А в это самое время в театре «Модерн» сделали перерыв в благодарственных речах. Старейшины Харбина озаботились тем, чтобы освободители хорошенько подкрепились всем, чем, как ни старались японцы, еще богата маньчжурская земля. Они хорохорились: продукты собирались по кругу. Но отдавались щедро, и собрался отличный стол. Готовили, соревнуясь, лучшие повара города.

Пробуя свинину в сладком соусе по-сианьски, полковник Шабанов прошептал генералу Белобородову: — Фраки. Смокинги. Бабочки. Мясцо так, мясцо эдак. Дефилеи с пулярками. А наш брат — постель окопная, гимнастерка от соли белая, каша не кажный день. А говорят, японцы их обижали, бактериями травили, марафетом…

— Где Родзаевский? — сказал Белобородов. — Почему до сих пор не найден Родзаевский?

— Родзаевский сбежал в Тяньцзинь еще неделю назад, товарищ генерал. Не успел доложить — агент сообщил уже здесь, в театре.

— !!! — посмотрел на полковника Белобородов.

— Виноват, товарищ генерал. Но когда бы, как? Речи без конца, вы в контакте… И дело-то уже несрочное.

Духовой оркестр Желсоба заиграл «Широка страна моя родная!».

— Ох, и широка, — негромко сказал Шабанов, поднимаясь и бросая салфетку на стол, — вы даже не представляете, братья-харбинцы, до чего она широка!

— Сукин ты сын, Шабанов, — сказал Белобородов, — сукиным сыном и закопают.

Петя без труда выдерживал свой план. Майор уже запыхался. Уже пробовал бить ниже пояса. Хорошо, что не лез в клинч — брезговал, опять же.

А ему досталось. Петя бил, сдерживаясь, по корпусу. Но уже пошли гематомы, майор уже хрипел, выплевывал слюну и матерки, и дыхание полетело, все шире становились круги его замедляющихся атак. Затем майор на некоторое время замолчал и глядел на Петю с такой злобой, что казалось: сейчас подбежит к своей форме и достанет из кобуры пистолет.