Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.) - [67]

Большая часть конкретных данных описывает физические наказания мальчиков. Судя по воспоминаниям о жизни в женских пансионах и институтах благородных девиц, таких массовых и жестоких норок, как в мужских учебных заведениях, там не было. Девочек наказывали не столько физически, сколько морально, унижая их достоинство.[578] Что же касается семейных практик, то они целиком зависели от сословных норм и индивидуальных особенностей родителей. Там, где регулярным избиениям подвергалась женщина-мать, дочери и подавно нс имели в этом отношении иммунитета.

Насилие нал детьми было исторически связано с крепостным правом и гражданским бесправием крестьян. «В самом деле, зачем учащему персоналу стесняться в различных телесных воздействиях на учеников, когда даже их отцы, взрослые и седые братья и родственники подвергаются самому позорному телесному наказанию — наказанию, производимому иногда в присутствии тех же детей и учеников? Могут ли телесные наказания, применяемые в школах, встретить какой-либо отпор со стороны самих учеников или их родителей, когда последние сами живут под постоянным дамокловым мечом — быть опозоренными перед всей деревней и своими собственными детьми? Л какое вредное, развращающее влияние оказывает сечение взрослых на детей! В деревне одной южной губернии был наказан жестоко один крестьянин, до которого давно добирался старшина, и на другой день в той же деревне был жестоко высечен один мальчик своими товарищами, чего раньше никогда не бывало. Одна учительница также передавала, что из ее школы, расположенной рядом с волостным правлением, ученики бегали смотреть на порку, а потом устраивали игру в волостной суд и порку <...> Естественно, ученики смотрят на побои в школах как на должное и неизбежное, и родители их, кроме редких случаев, не только не протестуют, но даже иногда сами просят учителей быть построже с их детьми и наказывать их побольше. Есть много и других причин, почему учителя прибегают к телесным наказаниям, — об этом мы поговорим ниже, — но, повторяем, главная причина этого грустного явления в существовании телесных наказаний для крестьян, и с отменой их вся огромная область незаконных побоев и истязаний и взрослых, и учеников отойдет мало- помалу в область преданий: бьющая рука не будет иметь законного оправдания в возможности наказывать телесно и надругаться над людьми низших сословий».[579]

В середине XIX в. против телесных наказаний детей и взрослых началась активная кампания, палочную дисциплину прямо связывали с крепостным нравом. Особенно важна в этом плане была деятельность Н. И. Пирогова. В знаменитой статье «Нужно ли сечь детей?» (1858 г.) Пирогов доказывал, что применение розог антипедагогично, что телесные наказания уничтожают в ребенке стыд, развращают детей и должны быть отменены. Для русского общества этот взгляд был слишком радикален. Это побуждает Пирогова к сдержанности. В циркуляре по Киевскому учебному округу (1859 г.) Пирогов, принципиально отвергая розгу, тем не менее считает невозможным полностью обойтись без нее и лишь советует применять ее в гимназиях нечасто и в каждом отдельном случае по постановлению педагогического совета. И. А. Добролюбов язвительно высмеял этот циркуляр.

После манифеста 19 февраля 1861 г., который саму отмену крепостной зависимости объяснял «уважением к достоинству человека и христианской любовью к ближним», телесным наказаниям взрослых вроде бы не осталось места, указом 17 апреля 1863 г. (в день рождения Александра II) они были отменены. Главными инициаторами нового закона были князь Н. А. Орлов, Великий князь Константин Николаевич, сенатор Д. А. Ровинский, обер-прокурор московских департаментов сената Н. Л. Буцковский, военный министр Д. Л. Милютин. Ссылаясь, в частности, на христианские ценности, они утверждали, что телесные наказания действуют разрушительно на народную нравственность; поражают в наказываемом всякое чувство чести; мешают развитию личности; не соответствуют ни достоинству человека, ни духу времени, ни успехам законодательства; ожесточают нравы и устраняют возможность исирав- ления. Однако самый авторитетный в то время иерарх православной церкви — митрополит Московский Филарет (Дроздов) (1782—1867) эту точку зрения не поддержал. В записке «О телесных наказаниях с христианской точки зрения» от 13 сентября 1861 г. Филарет доказывал, что наказания вообще, не исключая и телесных, нравственности в людях не разрушают: «Преступник убил в себе чувство чести тогда, когда решился на преступление. Поздно в нем щадить сис чувство во время наказания. Тюремное заключение виновного менее ли поражает в нем чувство чести, нежели телесное наказание? Можно ли признать правильным такое суждение, что виновный из-под розог идёт с бесчестьем, а из тюрьмы — с честью? Если какое сознание подавляет виновного, производит в нем упадок духа и тем препятствует ему возвыситься к исправлению, то это сознание сделанного преступления, а не понесенного наказания».[580]

У известного русского историка, автора фундаментальной «Истории телесных наказаний в России» Николая Еврсинова страстное выступление митрополита Филарета в защиту телесных наказаний вызвало «недоумение» и негодование, однако патриарх Алексий 1 (1877—1970) с этой позицией полностью солидаризировался.