— Никифор бля Черных,… — опознал его сквозь стекло мертвец.
— Я самый, Василий Васильевич! Извините за внешний вид! Бунт, беспредел полный. Быдло-с! Вы бы встали, давайте я стекло разобью! — он принялся суетливо оглядываться вокруг в поисках тяжёлого предмета.
— Швайг! — поморщился труп. — Москву просрали. А нагнись-ка сюда ко мне, пониже. Вот так — шепну чего важное, трупное… Будет, как я скажу!
Как его выволакивали крючьями из мавзолея опричники, Никифор уже не помнил — очнулся от холода, под открытым небом, среди нагромождения пищевых отходов и мириада гофрированных пластиковых стаканчиков.
— Где я? — заледеневшая томатная корка от шевеления хрустнула и стала отваливаться от тела по кускам.
— Полигон твёрдых бытовых отходов имени Всеволода большое Дупло, — произнёс склонившийся над ним зловонный бомж.
— Это что — кажись, князь такой языческий? — пролепетал, стуча зубами, Черных.
— Забудь. Князья в Кремле остались. А Всеволод — это я. Добро пожаловать в Русь изначальную. Чернозуб, накинь-ка на неофита пенопропилен, вишь — мёрзнет. Нутром чую — наш клиент.
Черныху влили в рот стакан какой-то едрёной спиртосодержащей жижи и дали сожрать банку просроченного тушёночного суррогата. Он угрелся в своём нелепом коконе возле буржуйки — и захрапел…
— Ларсик, лапонька! Ты довольна? — голос Петры показался государыне что-то не в меру слащав.
— Да ну тебя! — закапризничала Романовская. — Шампанского хочу с водкой! А то помидоры, баклажаны… Отстой! Толстяк без штанов когда к мумии в мавзол ломанулся — я конкретно чуть не серанула. Бычара! Таких мне больше не показывать. В топку!
— Уже там, — улыбнулась уголком рта старшая подруга, подливая в хрусталь щедрей. — Ну, а та, что прилетела с ним, дочка свина шепелявого — Чубака?
— Это Машка-то? Ништяк, девка прикольная! Как дала опричному в кадык — тот и лапти склеил — конкретный гамаюн. Гы! Повелю — и будет у меня лейб-шутихой — а ещё пускай драться меня научит. Я тоже хочу, как она — йопс! — йопс!
— Это Изю окучивать? — соблюдая осторожность, продолжила тихую разведку мадам кардинал.
— Ну ты дура ваще! — хохоча, откинулась на троне Лариска, швырнув бокал в окно Грановитой палаты. — Кого? Сыркова? Пускай ваши жидомасоны его кушают и какают — он мне ваще по жизни не интересен, говна пирог! Поняла? Гришу Скоцкого, чтоб не выступал, его хочу — раз! Макса Стечкина — два, если, конечно, вернётся. С Гришкой стравлю — пускай за меня бьются на дуэли. По-рыцарски — мне Николаич рассказывал, как надо. На десяти шагах, или через платок. Шпага против пистолета, как-то там. Наливай, не помню. Хотя у Макса толще, а граф зато более дерзкий. В общем, ты поняла!
— Примерно, — умудрённо поцеловала её в губы Петра. — А как звучит имя реального героя?
— Гоча! — разревелась Ярославна, упав ей на грудь и орошая брабантские кружева папского легата августейшими соплями. — Он грузин, и вор…
— Эко чем удивила — все они… В той или иной степени. И где он сейчас? Жив хоть?
— Кабы знать! Снится, паразит. Я чо могу сделать? Как дам вот счас пяткой в лоб! Меня Машка научит. И всё!
— Понято, — перевела стрелки Скандалли, — Пошли к Машке. Да ну же, пьянь! Встали, пошли!
— Петрусь, ты прелесть, что не ревнуешь. Держи меня за подмышки, дура! Я сегодня падаю. За это — поцелуемся. Идём к Манюне, её мой дядька сторожит…
Увы — камергер и великий князь Лев Николаевич Романов, оставленный полчаса назад наедине с Марией Чубак за оживлённой дискуссией об этногенезе, уже не сторожил. Он лежал навзничь на ковре бесформенной кучей — и мушка-дрозофила, жужжа, ползала по голубому приоткрытому глазу аристократа, что-то там откладывая. Ермолка закатилась под канапе — и Петра её злобно пнула…
— Суккуб! — выматерилась она на свой лад. — Всё из-за тебя.
— Петруня?
— Молчи! — Лариска, отхватив от кардинальши жёсткую оплеуху, рухнула на ковёр и принялась, вздрагивая, по-русски выть над дорогим покойником.
А баба хваткою берёт.
Ни в чём запрета нет. Вперёд!
Гёте
Вика с Антоном на броне окончательно окоченели, а странный танк всё ломил и ломил сквозь тайгу по каким-то просекам.
— На север забирает! — определился по солнышку Красков. — Нам туда не надо.
Они ехали уже третьи сутки, на привалах экипаж отмалчивался, и было непонятно, куда их везут, и в каком качестве. Пленные — не пленные? Попутчики? Заложники? Бежать-то всё равно некуда — во все стороны лес стеной. Наконец машина фыркнула и замерла возле каких-то заснеженных развалин.
— Пойди, глянь, что там! — дед Буржуй махнул рукавицей в сторону руин. Антон коряво сполз с брони, почти не ощущая затёкшее тело, и побрёл, взрывая берцами целину, искать вход.
— Чисто!
Барак оказался брошенной лесопилкой — здесь и решено было ночевать. Дети занялись привычным делом — Анюта суетилась у костра, а черномазый бесёнок полез ковыряться в моторе. Воспользовавшись этим, Вика крепко взяла деда под локоток.
— Простите, не знаю, как к вам обращаться…
— Буржуем люди кличут, — буркнул старик. Вика хмыкнула — кого-кого, а буржуев она за жизнь навидалась — сама, можно сказать, та ещё буржуйка.
— Мосье Буржуа! Не согласитесь ли вы объяснить, наконец — на хера мы вам сдались?
