Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959) - [160]

Иона пришел в восторг от достоинств квартиры и без труда смирился с ее недостатками. «Как вам будет угодно», – сказал он владельцу по поводу платы за отопление. Что касается штор, он соглашался с Луизой, считавшей, что достаточно будет повесить их в спальне, а остальные окна оставить незанавешенными. «Нам нечего скрывать», – говорила эта простодушная женщина. Ионе особенно понравилась самая большая комната, потолок которой оказался настолько высок, что не могло идти и речи об установке на нем системы освещения. Войдя в квартиру, вы сразу попадали в эту комнату, откуда узкий коридорчик вел в две другие смежные. В дальнем конце квартиры располагались кухня и места общего пользования с закутком, носившим гордое имя душевой. Он и в самом деле мог бы заслужить это название, при условии, что там установили бы соответствующее устройство, поставили бы его вертикально и кто-то согласился бы стоять под благотворными струями, сохраняя при этом полную неподвижность.

Невероятная высота потолков и теснота комнат превращали квартиру в странное нагромождение параллелепипедов с огромным количеством стекол в окнах и дверях, где не хватало места для мебели, а люди, терявшиеся в резком белом свете, казалось, колыхались, подобно поплавкам в вертикальном аквариуме. Более того, все окна выходили во двор, то есть находились на небольшом расстоянии от других таких же окон, за которыми можно было рассмотреть высокие очертания еще одних окон, выходивших уже во второй двор. «Это стеклянный кабинет», – восхищенно говорил Иона. По совету Рато было решено устроить супружескую спальню в одной из двух маленьких комнат; во второй в недалеком будущем предстояло поселиться ребенку. Большая комната днем служила мастерской для Ионы, а по вечерам и во время еды превращалась в гостиную. Впрочем, поесть можно было и на кухне, при условии, что один из супругов соглашался есть стоя. Рато, со своей стороны, увеличил количество полезных приспособлений в квартире. С помощью раздвижных дверей, откидных и складывающихся столиков ему удалось преодолеть недостаток мебели и в еще большей степени придать этой оригинальной квартире вид шкатулки с сюрпризами.

Однако когда комнаты заполнились картинами и детьми, настало время безотлагательно задуматься о новом жилище. Действительно, до рождения третьего ребенка Иона работал в большой комнате, Луиза вязала в супружеской спальне, а двое малышей обитали в последней комнате и по мере возможности разгуливали по всей квартире. Новорожденного решили поместить в уголке мастерской, который Иона отгородил, расставив картины в виде ширмы; это давало возможность слышать ребенка и сразу мчаться на его призывы. Впрочем, Ионе ни разу не пришлось побеспокоиться, Луиза его опережала. Она не дожидалась, пока ребенок раскричится, чтобы войти в мастерскую, конечно, соблюдая все меры предосторожности, и всегда на цыпочках. В один прекрасный день тронутый этой предупредительностью Иона заверил Луизу, что он вовсе не так чувствителен и звук ее шагов не отвлекает его от работы. Луиза ответила, что дело еще и в том, чтобы не разбудить ребенка. Восхищенный проявлением материнской любви, Иона от души посмеялся над таким пренебрежением. В результате он не осмелился сказать, что осторожные шаги Луизы мешали ему больше, чем если бы она внезапно врывалась в комнату. Во-первых, потому что они продолжались дольше, во-вторых, потому что сопровождались целым представлением, и не заметить Луизу, шедшую с широко расставленными руками, чуть откинувшись назад всем телом и высоко вскидывая ноги, было просто невозможно. К тому же этот способ противоречил заявленным ею намерениям, поскольку Луиза ежеминутно рисковала задеть какую-нибудь картину, которыми была заставлена мастерская. В этом случае шум будил ребенка, выражавшего неудовольствие доступным ему способом, кстати, весьма шумным. Отец, восхищенный силой легких своего сына, бросался его укачивать, но тут прибегала жена. Тогда Иона возвращался к своему полотну и с кистью в руке зачарованно внимал требовательному и властному голосу сына.

Именно в это время благодаря успеху у Ионы появилось много друзей. Друзья заявляли о себе по телефону или же наносили неожиданные визиты. Телефон, который, взвесив все обстоятельства, поставили в мастерской, звонил часто и всегда во время сна ребенка, чьи крики перекликались с требовательным сигналом аппарата. Если при этом Луизе еще приходилось заниматься другими детьми, она старалась прибежать вместе с ними, но чаще заставала Иону, держащего на одной руке ребенка, а в другой – кисти вместе с телефонной трубкой, из которой ему передавали радушное приглашение на обед. Иона поражался этому желанию людей обедать с ним, несмотря на его неспособность поддерживать интересный разговор, и предпочел бы ходить в гости по вечерам, чтобы день полностью посвящать работе. К сожалению, друг по большей части располагал временем только на обед, причем именно в определенный день; он непременно хотел разделить это время с дорогим Ионой. Дорогой Иона соглашался: «Как вам будет угодно!» – вешал трубку: «Как он любезен!» – и передавал ребенка Луизе. Потом он возобновлял работу, но вскоре ему приходилось прерывать ее из-за обеда или ужина. Следовало раздвинуть картины, разложить стол и усесться за него вместе с детьми. Во время еды Иона посматривал на картину, над которой работал, и нередко, во всяком случае в первое время, раздражался, что дети слишком медленно жуют, каждая трапеза затягивалась. Однако, прочитав в газете, что есть надо медленно, чтобы пища лучше усваивалась, он каждый раз стал находить поводы подольше наслаждаться едой.