Бумеранг - [73]
Особое место занимают также Альберт Наматжира и еще около десяти чистокровных аборигенов племени аранда, которые зарабатывают на жизнь живописью. Эта удивительная история заслуживает того, чтобы изложить ее подробнее, тем более что есть много общего между появлением этой группы художников и событиями в резервации Керролап в Западной Австралии.
Мне о ней поведал пастор Альбрехт, добродушный умный немец, который двадцать пять лет заведовал миссионерской станцией Германсбург. Недавно он ушел на пенсию, но, не желая покидать Северную Территорию, поселился в Алис-Спрингсе.
Пастор Альбрехт очень радушно принял меня в своем скромном домике, окруженном пышными клумбами и отличным огородом, и провел в рабочую комнату. Здесь уже был нынешний заведующий миссионерской станцией, но оба святых отца поспешили заверить меня, что очень быстро закончат свои дела, и предложили почитать журнал. Статья о конгрессе миссионеров меня не увлекла, гораздо интереснее было разглядывать комнату. Две стены совершенно закрыты полками с книгами на богословские темы, посреди комнаты — большой письменный стол, заваленный газетами и бумагами. На двух свободных стенах — несколько картин с библейскими текстами. И всюду на столах и креслах в несколько слоев лежали вышитые скатерти и салфеточки, свидетельство прилежания супруги хозяина. Прямо-таки профессорский кабинет. Сидя в потертом кресле, я чувствовал себя аспирантом, который с опозданием обнаружил, что выбрал не тот предмет.
Святые отцы спорили очень горячо, я невольно прислушался и улыбнулся: речь шла не о богословии и не о спасении душ, а о животноводстве. Их волновало, сколько голов скота отправить на бойню, чтобы оставшееся стадо могло пережить засуху. Чувствовалось, что оба большие специалисты по мясному скоту.
Проводив первого гостя, пастор Альбрехт объяснил мне, в чем дело.
— Сейчас возникло почти таксе же положение, какое было в 1926 году, когда я приехал в Австралию. Уже несколько лет продолжалась самая сильная в истории Северной Территории засуха. Пришлось все стадо забить, пока коровы не пали от жажды. Впервые со времени учреждения миссии надо было искать другой способ заработать денег и занять аборигенов. Стали обрабатывать кожи, делать седла, но скоро выяснилось, что сувениры дают лучший доход. И все, кто еще не слишком ослабли от цинги, принялись изготовлять бумеранги, копья, вырезать на дереве кенгуру, страусов и других австралийских животных. Одним из самых искусных оказался двадцатилетний парень, которого звали Альберт Наматжира. Он мечтал выбиться в люди и перепробовал несколько профессий. Стал хорошим кузнецом, столяром, пастухом, стригалем. Зарабатывал больше своих товарищей, но все-таки был еще недоволен. Однако в 1934 году наступил перелом в его жизни. Вы, конечно, слышали, что тогда произошло?
Я признался, что знаю только основные факты. Улыбаясь, пастор Альбрехт продолжал свой рассказ:
— В том году в Германсбург в поисках новых сюжетов приехали два известных австралийских художника — Рекс Баттерби и Джон Гарднер. Они и раньше бывали в Северной Территории, но еще никогда не забирались в пустыню за пределами миссионерской станции. Мы им дали верблюдов, они совершили много вылазок. Сразу влюбились в великолепную природу, писали как одержимые с утра до вечера. И на прощанье спросили нас, как лучше отблагодарить за все, что для них сделали. Я попросил их устроить выставку своих акварелей. Им бы это не пришло в голову, они не верили, что это может быть интересно для аборигенов… Все-таки оба развесили свои картины в школе, в самом просторном помещении. Большинство наших подопечных уже много лет жили на станции, успели приобщиться к цивилизации, но рисунки и картины видели только в религиозных книжках, которые мы им давали. Не успели первые посетители войти на выставку, как один из них кричит: «Это же место моего тотема!» Другой подбежал к акварели, изображающей горную гряду, которая играет очень важную роль в верованиях племени аранда. Разглядывал ее очень внимательно, проверял, все ли правильно.
И пошло обсуждение! Конечно, картины заинтересовали их прежде всего потому, что изображали знакомые места в пустыне, откуда они пришли на станцию. Но от одного старика я услышал слова, показывающие, что он оценивает и эстетическую сторону. «Никогда не думал, — говорит, — что моя родина такая красивая. Теперь-то вижу».
— Это Наматжира сказал? — спросил я.
— Нет, не он. Во время выставки я вообще его что-то не видел. Но через несколько дней после отъезда Баттерби и Гарднера он утром подошел ко мне на двора и сказал: «Я решил рисовать. Баттерби рассказал мне, что хорошо зарабатывает на своих акварелях». Я разъяснил ему, что живопись не изготовление сувениров; чтобы стать художником, нужен талант и основательное образование. Он мне не поверил, настаивал на своем. Тогда я заказал для него бумагу, краски, кисточки. Конечно, у него ничего не получилось. Наматжира бросил это дело, огорченный и удивленный тем, что писать картины оказалось так трудно. Я решил, что он вообще выкинул из головы всю эту затею. А два года спустя опять приехал Баттерби, и Наматжира тотчас вызвался быть у него погонщиком верблюдов. Попросил только, чтобы тот взамен научил его писать акварелью. Баттерби взял Наматжиру с собой в двухмесячное путешествие по пустыне, показывал, как работает. Вот и все образование. Но когда Баттерби уехал, Наматжира опять взялся за краски. Увидев его первые акварели, я был просто поражен, сразу послал их художнику. Они были показаны в Аделаиде на выставке вместе с произведениями самого Баттерби. Критики в один голос хвалили картины Наматжиры. За год он написал их столько, что ему устроили отдельную выставку в Мельбурне. В первый же день все шестьдесят картин были проданы по цене десять — двадцать фунтов.
