Булыжник под сердцем - [10]

Шрифт
Интервал

– блюдо для Особых Случаев), и слезы лились у нее из глаз, как из сорванного водопроводного крана, всю дорогу до Рэйвенсбери, где я разделю кров с демонами. Ну, по крайней мере, как считала она, господи боже. Впрочем, она была недалека от истины. Помойка еще та. Мне как воздуха не хватало «Доместоса». Родители пришли в ужас. Я попыталась разрядить обстановку и поиграть в «у молодежи богемный период» на пару с «хорошая уборка, и все поправимо». Хотя, сказать по правде, такое дерьмо не выжечь и напалмом.

Сам дом оказался вполне мил – если забыть о фисташково-мандариновой окраске. Типичное брэдфордское поздневикторианское каменное строение в конце ряда таких же домов – только с открытым задним двором, где кто-то снес стену, чтобы ставить машину. Или, учитывая райончик, снес стену машиной. Зато теперь мою «мини» не нужно оставлять на улице – и то хлеб.

Но каким бы шармом ни обладало это жилище зажиточного мастера в лучшие времена, былое величие давно ушло. Когда-то крайний дом считался ступенькой вверх по социальной лестнице – остальные, «глухие», домики по улице принадлежали простым рабочим. А потом разнообразные хозяева сдавали (ха-ха) остатки его очарования, пока дом не скатился до внешнего круга ада.

Район относился к «смешанным», мягко выражаясь, кварталам, в равной степени населенным студентами, бедными азиатами и безработными. Если в доме не живет семья, то обитает группа «друзей» – и, уж поверьте мне, совсем не такая, как в комедийном сериале янки [8]. Из них один назначается главным (для всех остальных он «Гитлер»). инанег0 возлагается ответственность за сбор жалкой квартплаты и передачу ее владельцу. В этом доме, за неимением вариантов, таким жильцом являлась Джейми, а ее последний парень, Энди, съебал с деньгами за квартиру и всем, что было ценного в доме. И теперь Брунел-стрит, 166, стал моим новым жилищем. Слышали бы вы, как рыдала моя мама. Настоящий Ниагарский водопад.

Пытаясь изобразить бодрость – типа, мне на все плевать, – я выпрыгнула из машины, помахала маме с папой и позвонила в дверь. Тишина. Тогда я постучала. Снова тишина – только глухой стук кулака, который все больше стискивался. Я ударила сильнее. Пауза, потом раздалось подозрительное шарканье. Затем трогательное покашливание. Дверь приоткрылась на цепочку, и в щелке появился осколок бледного лица и большой светло-карий глаз.

– Э, привет! – изображая дружелюбие, пропела я. – Джейми дома? То есть она здесь живет, верно? Это дом 166?

– Да, дорогуша, да, да и еще раз да, – хрипло заверило меня лицо. – Лили, чердак, новая постоялица, добро пожаловать. Сейчас открою дверь, куколка, и впущу тебя… Ой, я Моджо. Тоже тут снимаю.

Дверь распахнулась, задрав заплесневелый коврик, и я впервые увидела Моджо. Я не смела обернуться – выражения лиц родителей вполне могли бы превратить меня в соляной столб. Ко мне протянулась тонкая рука с миндалевидными ногтями, выкрашенными темно-красным лаком. Я сгребла ее своей толстой коричневой лапой – связка длинных палочек, обернутая шелком цвета слоновой кости, – и застыла. Я не столько пожала эту руку, сколько просто ее подержала. Роскошная, но растрепанная грива Моджо спускалась волной, прикрывая один глаз с тяжелым веком, и падала ему на плечи. Да, Мод-жо – парень. Ну, почти. Очень убедительный трансвестит – только вблизи различались слабые намеки на мужественность, еще державшиеся в его длинном худом теле. На нем красовалось древнее атласное кимоно и розовые бархатные тапки. Я помолилась, чтобы мои родители остались при первом впечатлении – пока я мягко не поведаю им правду. Пусть лучше думают, что я живу с проституткой, чем с трансвеститом.

Пыхтя из-под седеющих усов, словно морж, папа вынес из машины коробки и сумки, а я оттащила рюкзак и громадный саквояж в коридор. Мама дрожащими руками разгрузила пакеты с едой и полуфабрикатными замороженными булочками. Я, сказать по правде, сомневалась в наличии кухни – о холодильнике не говоря. Впрочем, родителям хватило впечатлений от коридора. Дом их явно не поразил. Я не стала просить Моджо нам помочь. Это неуместно. Как просить у Папы Римского презерватив. Моджо просто был – в буддистском смысле. Наконец вещи перенесли. Я поцеловала моих дорогих (да, да, понимаю, но что тут говорить?) – «пока-пока», получила огромный фруктовый пирог в фольге, политый мамиными слезами, и храбро помахала им вслед. Они удалились – словно парочка из «Когда дует ветер» Реймонда Бриггса, а я осталась – Фунгус [9] в женском варианте.

Развернувшись к Моджо, вынырнувшему из грязного дверного проема, я поинтересовалась:

– Так Джейми дома?

– Нет, дорогуша, нет. Ускакала по магазинам, но это ненадолго. Давай пока выпьем чаю и поболтаем обо мне.

Мы плюхнулись на необъятный полуразвалившийся диван, подняв тучу пыли, – пружины сказали «блимм». Усевшись в позу а-ля Марлен Дитрих [10] на грязные бледно-желтые подушки, Моджо принялся грузить меня историей своей жизни. В какой-то момент я все-таки приготовила чай в жуткой кухне (к несчастью, она существовала), ибо с Моджо дух бодр, плоти же пофиг. Мы пили черный чай – он внушал больше доверия.


Еще от автора Джулз Дэнби
История Билли Морган

Бывший «гадкий утенок», нескладная несчастная девочка, брошенная отцом и изуродованная матерью, выросла в бунтарку. Хипповские коммуны, байкерская банда «Свита Дьявола», ранний брак и раннее расставание. Многолетнее одиночество. Угрызения совести. Ожидание худшего.Прошли годы. Девочка повзрослела. У нее магазин открыток в Брэдфорде, любимый крестник, беспомощная подруга и сравнительно размеренная жизнь. И, увы, воспоминания. В юности нечаянно совершив убийство, которое так и не раскрыли, Билли Морган живет с последствиями, вспоминает свое преступление каждый день и каждый день ждет, что ее благополучная жизнь разобьется вдребезги – о случайное слово, полузабытое лицо, фотографию в газете.


Рекомендуем почитать
Шлимазл

История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.