Бульварный роман. Исповедь алкоголика - [5]

И, когда я им спел, – сжали пальцами тело мое.

VIII

Что-то смолкло в органе, ах! Ласточка, я не шучу.

Словно пьяный скворец. Без скворечника. В небе молчу.

Мать богов

I

Увы, если честно, не стерся во мне,

Твой образ, Красава.

А мне бы хотелось. Но образ во мне,

О Яхве, когда он сотрется?

II

Ты, будто по полю, по небу плясала,

И листья роняла.

Осенние листья, и летние листья,

И клейкие даже весенние.

III

Ты длинные струи дождиные

Вплетала в хвосты лошадиные,

В их серые жесткие волосы,

В их потные спины. Все грузчики пьяны.

IV

У красной рябины

Лежат, леденея, стаканы.

Зачем чертит молния в небе фигуру?

Все пьяны, Красава.

V

Не хватит ли бегать фигурке моей

По бурому в каплях полю осеннему?

Не хватит ли голосу тонко кричать:

«Увы мне, увы мне!..»

Анекдот

I

Мне хочется (прости-прощай!) обратной съемки,

Тех мягких дней, где чувства гибки, а не ломки,

Где всех не тьма зовет, а так себе – альков.

Квант окончания ужасен между слов.

II

Что до моей судьбы – уже случились роды,

А значит, есть уж всё. Мне есть чего терять:

Болтливость пьяного и деньги на невзгоды,

Квант окончания, механику утрат.

III

В душевной чистоте и живости кладбища

Что я? Что мне теперь сказать жене?

Не до конца и не вполне: «Не по вине,

Не по вине, но чересчур большой винище —

Прости-прощай,» – сквозь запах гноя и винища,

Не распадаясь, умирая.

Квант окончания желаешь ли ты длить,

Моя небесная ладья, ладья слепая?

Язон, ведь квант назад еще дрожала нить!

IV

Ты, милый Пушкин наш, Вы, Дельвиг дорогой,

Простите нежный блеск неважных имитаций.

Они невольны, как в период менструаций

Соитие с чужой женой.

А знать бы, как они, бывают ли у Граций,

Да сразу ли у трех, аль плачут по одной?

Ленинградец.

Памятнику на Пушкинской

I

Что – шмотки? Холодильный институт…

И сквер напротив (он теперь застроен).

Ребята вечно собирались тут

(Там был футбольный корт такой устроен

Для потных мужиков и пацанов),

И в общем-то хватало мне штанов.

II

…Но не совсем. Я помню: парень Рафка

Носил пиджак. И я – балдел. – Пиджак! —

Без хлястика с двойным разрезом сзади.

Он прыгал через стенку. Бога ради! —

Как здорово. (И в драку он вступал).

И я тогда в милицию попал.

III

Еще Панама. Этот клеш на нем!

Как я мечтал о Подлинной Свободе!

О брюках клеш. О пиджаке Таком;

И о холодном воздухе ночном.

IV

Как я мечтал… Что делать мне теперь?

Что было нужно: вечно не сбывалось.

Том Пушкина, зачем Ты был?

Поверь,

Над Ним печально молодость умчалась.

V

На клеше сочинял я бахрому.

Из хлопка выдирал-сидел по нитке.

Зачем читал я Пушкина в избытке!

Зачем не жил как люди?

Почему?

VI

Зачем вполсилы дрался и любил!

Что смысла бабам в рифмах принужденных?!

Зачем? Зачем у тополей зеленых

Я на дворе так мало водки пил?!

VII

Что, милый Пушкин, сделал ты со мной?

(Уж смысла сердце в жизни не увидит)

А ведь солдат ребенка не обидит!)

А ты?

Ты – камер-юнкер отставной…

VIII

Зачем меня! – Что я тебе, тунгус?

Ты заставлял читать, не разбирая

От слез? Ты открывал ворота рая.

С тобою я до Ада доберусь,

IX

Ты – вещь носильная. Я жизни не узнал —

И выше пестрой клетчатой рубахи

Не поднимается мой идеал.

Из-за тебя бывал я битым в драке.

Из-за тебя с девицами не спал

(Как ни смешно). В тюрьму попал (почти)

Из-за тебя. Уж ты меня прости.

X

Зовя навстречу смерть, дурную гостью,

Кто шел – как с кистенем – с чугунной тростью?

А женщин у друзей кто отбивал?

А кто их обнимал и целовал?

XI

…В приливе чувств своих (ненастоящих),

В своих очечках, мимо лож: блестящих,

Что делал здесь дешевый твой герой?!

Что делать?

А!?

Холодною порой, ох,

Подло в Петербурге оказаться

Твоим тунгусом, Пушкин. Лет в пятнадцать.

…Ты не сменил мне: душу, жизнь и вкус.

Прости мне, Бюст. Я больше не тунгус.

В 1981 – окончание ленинградского электромашиностроительного техникума, осенний призыв в армию. Связь. ДМБ 1983.

Лучше поздно, Вячеславушка

I

Крест. Мы – в гостинице. Края

Белы – как снег – у занавески.

…Крестится завтрашняя крестная моя

На купола в закатном блеске…

II

Как плещется река! Возвышенней колонн

Парят здесь севера березы:

Тонки – как травы. Белы – как воздух,

И обрамляет лес

Крутой песчаный склон.

И дышут серебристо козы.

III

Когда я здесь, и слышу речь: слеза близка

К реснице… невзначай стекает…

Нет. Нет во всей России чище языка.

Так чист в младенчестве бывает.

…А не поют былин: забыт их древний слог;

Крестьянин пьяный пихты сжег.

На иглы желтые с печалью небо смотрит,

Вы, ангелы, плывете над страной своею

Спаленной? Может быть, лишь боль и гнев

Объединили с равнодушьем власть над нею

И звавший небо позабыл напев?

IV

Забылись голоса лесистых берегов:

Хранят ли паперти свои приходы? Звоны?

…Вот: только нищие вокруг под Святый Кров

Ползут. Им надо денег исступленно;

И с ними входим вместе мы в Господень храм

Мы: с крестной восьмидесятилетней

(С окраины комяцкой, дальней, бедной, —

Голубушка – до слез дивится фонарям:

В них видя Дурь и Расточенье.)

«Кой веки в церковь…» Взгляд блестит,

А службу чуть-едва стоит!

Все ближе Божий раб крещенью.

Кого сравнит с собою глупый неофит —

Отца и дом забыв, – гулял из молодецтва.

И вот по правое плечо она едва стоит:

Старушка душу лбу вернув: пропажу детства.

V

Соль Вычегодская… Кораблик небольшой…

Два храма на берег монашенками сходят…

И за дорогой водяной

Из тучи месяц в небо входит.