Бульварный роман. Исповедь алкоголика - [3]

Холодный пот – по глазам.

Докурено; допито; счет.

Счет: в долларах, денег нехваточка…

«Чего-то охрана – не бьет!»

…Шушукает официанточка:

– Хозяин простил, много пьешь.

Иди уже! Паспорт не надобен,

Да чтой-то в лице как не радостен?!

А деньги: найдешь – поднесешь.

II

Бывает, долги не прощаются.

Они из души вычитаются.

(У жизни печальные сны),

Друг ситный, у Неба все схвачено:

Долги не бывают оплачены,

а лишь иногда – прощены.

Реву и оскомину праздную

От вида сего, безобразного:

Вот! полупорожний стакан

Мартини, и пачка «Житан»,

Вот: группка бабья на обложечке.

Вот – парочка мненьиц – на ложечке,

И: жизнь моя. «Желтый роман».

Эту книгу составляла Юля Виноградова.

Танюше

I

По правде, много перенесть

Дает Господь своим любимым.

Да, ты права. Я пахну дымом,

Но – помню про Благую Весть.

Прощай, подружка дорогая.

А знаешь, горюшко мое,

Я слышу: время придвигая,

Скорбит все ближе воронье.

Судьба, как городская осень,

Нагнала на меня тоску.

А в деревнях уж сняли озимь.

…Чуму по божьему мирку

С погостов ветер раздувает.

…Вдаль птицы тянутся струей…

И крону ветер разувает

Над перевернутой ступней…

II

Что ж, генеральная уборка

По всей земле произойдет.

Что ж, Таня! Смерть-то – мародерка —

Нас всех, как липки, обдерет.

Придя во храм, мы скажем: «Боже!

По капле в этих лампах есть.

Мы сами по себе не сможем:

Храни нас, как хранил до днесь!»

Я писал ее двадцать лет.

Романс

I

К Тебе я тяготею, точно к злу,

К Твоим ладоням душным.

Но мчится солнца луч сквозь облако-скалу,

И не могу я быть Тебе послушным,

И не могу я быть Тебе послушным.

II

Свиданий наших каждое мгновенье

Изгнанием из Рая мне грозит,

И утро, точно страх Богоявленья,

Меня бросает в труд, и пот с чела бежит

Свиданий наших каждое мгновенье.

III

И мчусь я от Тебя, тропы не разбирая,

Судьбу кляня!

Так оттого, Мой Друг, я ночью жажду Рая,

А Ты меня.

И мчусь я от Тебя, тропы не разбирая…

Осеннее

Как стало… пусто – на поле сыром!

От рощицы (задернутой вуалью)

Повеяло – грунтованным холстом.

Повеяло морозцем. И печалью.

Что за пейзаж на небе голубом

С небрежностью кисть ветра создавала!

Теперь же осень на дворе настала,

Как пишут все. И занялась огнем.

Памятник [2] из Горация [3]

Где ванная, где унитаз[4]

Стоят для нашего вниманья,

Здесь раньше флейты[5] звон не гас…

О, горькое воспоминанье!

О, мрамор «маленький двойной»! —

И пар над чашками – как в терме,

Души нет в те: души нет в теле —

И горький черный лишь настой[6].

II

Весь мир – из одного кафе;

Весь – из единой римской бани;

Весь – из шинели. Флаг над нами

Как пар над кофе!

Тут-то Фет

И видел Ласточку своими

Глазами[7] – в невский глядя дым —

С Андревною перед Крестами,

Как дважды два – четыре, мы стоим;

И не меняемся местами[8].

III

О! Голубой пар. Голубой

                                 парок.

           Как Кюхельбекер на морозе[9].

Все, что свистел ты на допросе

Под «яблонькой»[10] – Господь с тобой.

Кафе одно на всех – кто свой:

Как церковка на льдистом склоне.

Вон – в тот проспект на небосклоне

Нас тетки вымели метлой.

Сорняк

I

Душа измята. И заплакана аллея.

И утро шелестит русалочьим хвостом:

С Авророй расстаюсь, от поцелуя млея.

«Какого же рожна я оставляю дом?»

И ветра перезвон на музыку прилива.

Пожухлая листва. И электрички стук…

И мгла прозрачная, и согнутая ива.

Дрожание струны и деки долгий звук.

II

И распрямленный путь, холодный и пустой.

И бессердечие горизонтальных линий.

Ненужных мне ресниц коснулся ранний иней.

Смех электрический уносит ветер злой.

Душа помятая, душа – чертополох.

Он у обочин царскосельских вырос.

С корнями вырвана, летит душа на клирос,

Чтоб с грустью утверждать, что мир не так уж плох.

III

Все шелестел цветок под ветром, как другие,

Хоть не пускала свет еловая хвоя

Над нищей и сырой обочиной России —

Где Всадник! Без короны голова твоя.

А выметут сорняк из каменного храма,

И нищий слепенький, ладошку занозив,

Пойдет его нести. И пиво пить в розлив,

И стряхивать репьи. И злобно. И упрямо:

«Катись, Чертополох, по голому пути! —

Корнями изучай дорожную щебенку,

Бросаяся в глаза то маме, то ребенку,

(От их жестоких глаз и зверю не уйти)».

IV

Я плащ тебе дарю. Хоть пуг-виц нет на нем,

Носи, Душа моя. Пусть и покрой босяцкий,

Носи с достоинством, не кашляй под дождем,

Не стань гвоздичиной на кофточке у цацки!

V

Перекати-репей, по колющей стерне

Катись туда, где губы дня смыкаются у края,

Там светит между них росинка золотая,

Там вянут все цветы. Там я подобен мне.

Трамвай forever

I

Навсегда вези меня, по стуже,

Облизывая с рельсов снег, как мед!

Брызги сыпанутся из-под дужек.

Железо ободами запоет;

Рельсы вздрогнут – весть передавая.

Качнется под окошком вечный знак.

(В Петербурге стоит звать трамвая,

А только ждать его – бесполезняк).

II

Блеснув зеленоалыми очами,

Звонком ударил и прошел – сквозной:

Над фонарей оплывшими свечами

Унося рай окон золотой.

Луну оставил сиротливо снежным

Пятном, летящим отраженьем – в тучах.

Мчит далеко и мчит меня, певуче

Качаясь, словно вал над побережьем.

Следующее стихотворение я сделал в кузове «каблучка», а на следующий день мне встретилась девушка из этой песни.

Сказать больше нечего. Овидий был изгнан из Рима и стал солдатом в Молдавии.

Кузнечик был кастрирован за любовь к музам и у него остался только голос, которым он поет.