Бульварный роман. Исповедь алкоголика - [4]

Гречанке

Привет, Элина.

Твоя чухоночка, ей-ей

Гречанок Байрона милей…

Пушкин

У печальной гряды,

У прощальной воды,

Зря мне милое солнце восходит:

Нет следа твоих ног

Там: лишь пряди седы:

Волны с пеной у берега бродят.

Ты умчалась к вершине,

Ушел я к долине.

В тиши волна озерная дышит.

И вереск остыл

От наших тел горячих.

Мне Шотландии[11] краешек ближе.

Сбережешь ли кольцо?

Сбережешь ли лицо,

Когда седину ты приметишь? —

Как снег, сверкает пепел

В огне кудрей твоих.

Только песню у порога ты встретишь.

Быстротечность

И маки, сохлые как головы старух,

Озарены с небес сияющим потиром.

И. Анненский

Я принес тебе мак. И опал лепесток

В первый день. (Будто руку лизнул язычок.)

Поцелуем застыл на руке.

Но прошел еще день. Ночь прошла. День настал.

Вот второй лепесток отлетел. Он лежал

И от взгляда, и рук вдалеке.

День еще миновал, незамечен, пропал,

Может быть (может, нет?) лепесток;

А затем я увидел, что в стакане стоял

Просто голый ничей стебелек.

Не забыть мне никак, что я нес тебе мак

И легкий мотив напевал.

Не забуду уже. Вот шутник – лепесток

Покачался и в руку упал.

Жизнь прозрачна [12]

I

Капризно ангел злой и озорной

Явился мне – веселому поэту.

II

…Из пачки «Явы» выбрав сигарету,

Он начал потешаться надо мной:

III

Он дым в лицо пускал мне (я дрожал!)

Он – бабочками в комнате кружился

И сыпал на пол соль. И – ел с ножа.

Затем геранью цвел. И в рюмки лился,

А я не мог проснуться (не хотел?).

Я тосковал (о нем?) и улыбался,

Покамест он под потолком летел,

Покуда он по шторе забирался,

Я, вскинутый пружиной, сам взлетал (!)

И над кроватью в воздухе крутился.

IV

Меня веселый ангел убеждал,

Что это я во сне ему явился.

Я нервничал и жалобно грубил.

Табачный дым он скатывал в клубочек

И впихивал мне в рот. А я его любил.

А он и знал-то обо мне не очень.

Чашка

Душа заныла от потери тяжкой:

«Хоть чаю впредь не пей. Хоть сочиняй стихи».

Ксантиппа ахнула о кафель чашку.

Мою любимую. На мелкие куски.

Чу – шепот: «Да не куксись, ты, Сокрашка», —

Откуда-то. И пыли столб: «Апчхи!» —

И в синем воздухе поднялись пузырьки:

…Ко мне влетел – в улыбке вся мордашка —

Пенат: «Бери мой клей. Для чашек, ссор

Хорош он в абсолютно равной мере»,

Обмакиваю кисточку, не веря.

Мазок. И… «Боже мой! Фарфор-то цел стоит!»

Фиалка, как живая. Цел узор

По краю. Жалко – сеточкой покрыт.

Дань кокетству

I

Я ждал, зажавши в горсть букет плюс трюфли,

А вы (вот смерч!), у зеркала крутясь,

Все примеряли: платья, броши, туфли

И сотню выражений глаз.

II

Заждался встречи. По воде пруда

Пишу себе портрет волшебной краской.

Я вас пишу, и ожила вода,

Чему дивясь (аж вытаращил глазки),

Воробушек залетный чиркнул: «Да-а!»

III

Вот ты идешь… Заглядываешь в пруд,

Увидела свое изображенье.

Дрожит, живет любовью изумруд

Немой воды. Ты смотришь. Ни движенья.

IV

Застывши, ты глядишься в свой портрет

И полагаешь: видишь отраженье.

Ну, красота теперь уж не секрет.

Не зря ты долго с зеркалом сражалась,

Не попусту искусно наряжалась:

«А ну скажи: красавица я, нет?

А ну мне в ноги!» И тебе в угоду

Сигаю в воду. Пузыри вокруг.

V

Все Ваше платье в пятнах, chere ami.

Жаль

Вы горько плакали, мне сделалось Вас жаль.

Вкруг Ваших плеч я обернул, как шаль,

Свою любовь, расшитую цветами!

Вы улыбнулись и затрепетали,

Утерли слезы. Горе позабыли.

Вы шаль мою по праздникам носили.

Был жаркий месяц май (прошло сто лет).

Мою любовь Вы превратили в плед,

И грелись в нем у старого камина.

Под пианино нежно, зло, картинно

Шутили Вы о пышности соцветий

На старом Вашем, теплом, верном пледе!..

Однажды, возвратясь издалека,

Я постучал в Ваш дом. Вы отворили.

Мне вспомнилось: я был с букетом лилий.

И что ж, я замер… у половика,

Я понял, что прошло еще сто лет,

Что износили Вы Ваш старый плед!

Пришлось войти, не вытирая ног.

Я выпачкал блестящий Ваш паркет.

Простит мне полотер. Прости Вас Бог.

Низвержение Кибелы

I

Афродита, прощай.

Порвались кружева

Облаков на плечах.

Золотая листва…

Глаз густых синева —

Глубина холодна.

Афродита, прощай.

Остаешься одна.

Вслед моей одиноко —

Зеленой звезде

Машут крылья твоих

Львов, белей лебедей,

Всех контральто нежнее

Зовущих людей.

II

Афродита! Прощай.

Афродита, старей.

Афродита, седей,

Афродита… болей.

Афродита чумы

И печали моей;

Афродита. Прощай.

В черный кубок налей

Поздний крик

Потерявших меня журавлей.

Тридцать грамм:

И, пшла вон, Афродита!

Я продолжаю писать стихи.

Родился я в 1962 г.

Пьяный скворец

I

Лодка тела пернатая, – Ласточка! – спляшешь со мной?

В сердце – бьют, как в пробоину, ветры хрусталь ной волной.

II

Под крылом оставляя дома, и шоссе, и лесок,

Умереть: упоительный случай в рассветный часок,

И, как пьяный скворец, в небеса возратиться домой:

«Айне кляйне», – свистя, – «Нахт Мужик», – в переводе «на мой».[13]

III

Подражал я и ветру и ангелу, кто б ни летел,

И любил возвращаться как с неба, с чужих берегов.

IV

В аккуратно сколоченных гнездах: их данью считая рабов

И, не в силах вить гнезд, на огромных березах я пел.

V

Я носил с собой песни: их березовый жаждал орган.

И лишь бабочек Самых Красивых – подруги к ногам

(А не так, как другие) я нес, крыльев им не вредя.

VI

И однажды-раз, мертвые петли крутя,

Я очнулся с петлей на ноге.

Озверевшие дети взялись

За мое воспитание: им Битлов повторял я на бис.

VII

И спиртное подмешивали мне (для смеху) в питье;