Бульварное чтиво - [9]

Каждый из нас мечтал о командировке. На то имелись веские основания. Во-первых, хорошо платили, во-вторых, хотелось отдохнуть от семейной жизни и побухать без домашних скандалов. Командировки выпадали редко, и за счастье погорбатиться в соседнем регионе шла конкурентная борьба. В конце ноября на планерке Пётр Яковлевич, наш начальник, долго молчал, тер лоб, и не мог собраться с мыслями. Наконец он сгреб их в кучу и сделал колоссальное заявление:

— Мужики, нас переводят на вахтовый метод. Разобьемся на две группы и будем попеременно мотаться на север, строить Губкинский газоперерабатывающий завод. Вернее, устанавливать и запускать турбинные газокомпрессоры. Тот, кто не хочет, может написать заявление и перевестись в бригаду заводских слесарей.

Забыл сказать, что наша шарага находилась в Башкирии и ежегодно заключала трудовой договор с заводом, где мы рвали жилы. И вот свершилось чудо: контора достигла соглашения с Западной Сибирью! Минуту стояла тишина, после чего все оживились и принялись строить планы на будущее. Несколько человек отсеялось, но основной коллектив приготовился штурмовать медвежьи углы. Вопросы с новым трудоустройством утрясли махом.

— Ребята, есть одна просьба, — выдавил Петр Яковлевич. — Обязательно возьмите картошку, сало, лук. Мало ли, что там и как. Приедем, обживемся и будем летать налегке.

Но лететь не пришлось. Первая «ходка» была на поезде. В указанное время я дотащился до вокзала и поразился своей наивности. Мешок картошки на плечах и здоровенный баул с продуктами, верблюжьим горбом приросший к спине, превратили меня во вьючное животное. В руке я держал чемодан со шмотками и необходимыми вещами. Вся бригада ехала туристами, с небольшими рюкзачками и спортивными сумками.

Дорога занимала трое суток и, чтобы скоротать время, Миша Вишняков предложил скинуться и выпить. Возражений не последовало. Сбросились по червонцу — и вагон потихонечку ожил! Вернее, ожили мы, а те, кто ехал рядом — взгрустнули. От природы губы Вишнякова были вытянуты вперед. Толстые и влажные, несколько заостренные, они напоминали утиный клюв. В поддатом состоянии губы вытянулись сильнее, будто хотели всех засосать. После третьего стакана Вишнякова неожиданно ранил Купидон, и тот стал добиваться свидания в тамбуре с девушкой из соседнего плацкарта. Сексуальной революции не случилось — Вишнякову не хватило галантности. Но он не успокоился, и скоро весь вагон с замиранием следил, как пьяный слесарь ищет единственную и неповторимую, которую полюбит сразу и при всех. Пока сердцеед добивался нежности и ласки, Петр Яковлевич рассказал нам историю шрама на руке. Шрам был внушительный. Изрядно подвыпившие мужики делали вид, что слушают.

— Заняли, короче, нас фашисты, а я шустрый был пацан, — негромко, но уверенно рассказывал начальник. — Навел мосты с партизанами, сообщал им дислокацию немецких войск в районе. Фашисты тоже не дураки были, вычислили меня. Не оставалось ничего, как бежать к своим на другой берег Днепра. Ночью привязал малолетнюю сестру к бревну, столкнул в воду и, держась за него одной рукой, поплыл. Фашисты прожекторами прощупывали Днепр, нас сразу обнаружили — и как давай бомбить! Шрам этот, ребята, от немецкого осколка.

Петр Яковлевич всплакнул — «сыворотка правды» вызвала передозировку чувств, но мы об этом не догадывались. Выпили за шрам, за успешную работу, а потом наш дружный коллектив решили высадить на первой же станции: соседи по вагону попались неуживчивые. Кому-то мешал громкий разговор, кого-то раздражал любвеобильный Вишняков, а кто-то презирал слесарей — есть такие сволочи в нашем обществе! Дело решила хрустящая купюра с ликом Ильича, торжественно врученная проводнику. Все-таки Ленин великий человек! Даже в нарисованном виде он способен разжечь пламя восстания или загасить его в считанные секунды. Наш вояж продолжился.

Утром ко мне подсел Коля Базаров.

— Вчера долго заснуть не мог, все прикидывал: сколько было лет Петру Яковлевичу, когда он форсировал Днепр. По моим подсчетам — около двух!

Мы договорились держать компрометирующие начальника сведения в тайне, дабы не подрывать его авторитет. С утра бригада снова квасила под монотонный стук колес, поезд мчался, закусив удила. За окном мелькали заснеженные поля с брошенной ржавой техникой, кособокие деревни и вереницы погостов. Дорога казалась муторной и бесконечной.

— А что у вас с рукой, Петр Яковлевич? — словно забыв вчерашнюю историю, поинтересовался Базаров.

— А что с рукой? — вопросом на вопрос ответил изрядно осоловевший начальник. — А-а-а, ты про шрам что ли?! Так я его заработал, когда ловил расхитителей колхозного зерна. Время после войны было голодное, каждый колосок на учете. В уборочную на дороге выставляли патруль, чтобы ни один колосок не ушел налево. Сижу, значит, я в засаде, вдруг вижу, мчится по дороге упряжка. А на телеге мешки с зерном! Выскочил я из кустов, «Стой — кричу, — жулье поганое!» — меня оглоблей и зацепило. Кровь так и брызнула, а я хвать коней под уздцы и держу. Старшие товарищи в это время мазурикам руки крутили. Наградили нас потом грамотами и часами именными.